Сосед

Борис РАЕВСКИЙ СОСЕД

РАССКАЗ

^{_{Рисунки В. Орлова}}

Сквер на дворе длинный, вдоль всей стены. Хороший сквер. И кусты, и клумбы, и качели. И два столика со скамейками.

Каждый вечер в сквере, если тепло и нет дождя, как бы общее собрание. Восседают на скамейках жильцы из разных квартир, и идет неторопливая беседа. Больше всего, конечно, говорят о детях. Сеня, тот молодец, учится хорошо и скромный, уважительный. Ритку что-то уж больно тянет в клуб моряков на танцульки. А Петька Горелов совсем от рук отбился…

На дворе ребята зовут Петьку Гориллой. То ли потому, что фамилия у него Горелов, то ли потому, что руки у Петьки длинные и всегда как-то странно болтаются ладонями наружу.

Вчера видели Петьку с Ленькой Кривым с Красносельского. Идут рядом, как дружки какие, а этот Ленька-балбес вдвое старше Петьки. Идут, у обоих к губам папиросы прилипли. Этот Ленька Кривой совсем отпетый. Собьет Петьку с пути.

Иногда по вечерам в сквер спускался со своей «голубятни» — жил он на шестом этаже — Федор Тихонович, огромный плотный хмурый мужчина лет сорока. Приносил под мышкой шахматы. В беседах не участвовал. Садился за столик и расставлял фигурки.

Сразу же вокруг скучивались шахматисты. Федор Тихонович одного за другим выставлял противников. Болельщики смеялись, подтрунивали над очередным неудачником. И только когда Сенька, девятиклассник из пятьдесят шестой квартиры, садился за доску, наступала тишина. Сенька имел второй разряд.

Серьезный был этот Сенька. Все на свете знал. Память у него прямо какая-то невероятная. Кто-нибудь похвастает, что нашел огромный подосиновик, а Сенька сразу: самый большой гриб зарегистрирован в Америке. Высота его — полтора метра, диаметр шляпки — тоже полтора метра.

Зайдет разговор о кошках, Сенька, между прочим, сообщает: есть необитаемый остров в Индийском океане. На этом острове — десятки тысяч кошек. Питаются рыбой. А как попали на остров? Наверно, с какого-то судна после кораблекрушения.

Башковитый парень. И притом не какой-нибудь книжный червь. Нет, Сенька — плечистый, рослый, на кольцах «крест» держит!

Федор Тихонович и Сенька играют молча, сосредоточенно. Задумавшись, Федор Тихонович одним пальцем лохматит левую бровь. У него привычка, такая: всегда одним пальцем и всегда левую.

Между Федором Тихоновичем и Сенькой происходит кровопролитный матч. Тянется он уже побольше года. Каждая новая партия приплюсовывается к старым. И болельщики знают: недавно счет был 22:17. А теперь уже 24:17. Ведет Федор Тихонович.

Играют шахматисты, вокруг болельщики кольцом, и обязательно подойдет Раиса Георгиевна из тридцать седьмой квартиры — яркая женщина, всегда разукрашенная, как корабль в праздник. Прическа у нее такая высокая, кажется, кто-то тянет Раису кверху за волосы. Подойдет, постоит, посмотрит и скажет со вздохом:

— Вам, Федор Тихонович, непременно надо войти в нашу детскую комиссию.

Это при домохозяйстве такая комиссия, а Раиса Георгиевна — председатель ее.

— Детишки вас любят, — говорит Раиса Георгиевна. — И вы, конечно, поможете наладить разумный досуг подрастающего поколения.

— Нет, — говорит Федор Тихонович. — Хлопцы, то есть подрастающее поколение, не меня — шахматы любят. А воспитывать я вовсе не привык.

И Федор Тихонович весь уходит в игру.

Пока лето — сражаются в сквере, а зимой и осенью — на «голубятне» у Федора Тихоновича. Благо живет он бобылем.

Позовет Федор Тихонович Сеньку к себе, а за Сенькой непременно еще несколько дружков увяжутся. И не столько даже «болеть», сколько порассмотреть еще раз комнату Федора Тихоновича.

Прямо напротив двери на полке череп. И не простой череп, а чудной какой-то. Будто вертикальной линией разделена голова пополам. Правая сторона — вроде бы лицо живого человека, все есть: и волосы, и глаз, и полноса, и правая щека, и правая половина подбородка. А слева — голая кость, пустая страшная глазница.

— Реконструкция, — пояснил однажды ребятам Федор Тихонович. — Наполовину реконструированная голова. А слева череп нетронут. Для контроля.

— По методу профессора Герасимова? — деловито осведомился Сенька. — Герасимов, писали, может по черепу, который сотни лет пролежал в земле, восстановить голову. С портретным сходством.

— Угу. По Герасимову, — подтвердил Федор Тихонович. — Все-то ты знаешь…

На стенах у Федора Тихоновича — фотографии. Сплошь раскопки. Вот копают какой-то курган, видимо, где-то на юге. А тут сам Федор Тихонович щеточкой счищает землю с обломка. А вот пещера, и в ней диковинные рисунки на скалах.

На стеллажах, на полках то кусочек старинного, совсем почерневшего сосуда, то плоский камень с грубо выбитой мордой могучего быка. Нет, не быка. Носорога, что ли?

Играет Федор Тихонович с Сенькой, а ребята тихо передвигаются по комнате, каждую фотографию дотошно осмотрят, каждую вещицу в руках повертят.

Уйдут мальчишки, а Федор Тихонович еще долго стоит у окна, глядит на привычную чересполосицу красных, бурых, рыжих крыш, горбящихся под его «голубятней».

Стоит, курит, думает…