Сороковник. Книга 4

И бровью не поведя, суженый вновь подвигает блюдце, но на сей раз с нарочитым запозданием, и вот уже — ба-бах! — летят во все стороны осколки драгоценного фарфора. Братья хохочут, маленькая принцесса заливается, сверкая двумя верхними молочными зубами. Солнце весело скачет на атласных лентах чепчика, расшитого бисером и мелким жемчугом.

— Вот это удар! — с гордостью отмечает Николас. — Ничего не скажешь, крепкая рука!

— Это у неё наследственное, — подавившись смехом, добавляет Мага, — от мамочки…

…Прямо над ухом раздаётся смутно знакомое цоканье, наваждение рассеивается. С трудом прихожу в себя, а сердце до сих пор частит. Что это было, что? Отблески ушедшего Дара? Нет, вряд ли: ни особой яркости картин, ни эффекта присутствия, как бывало раньше, скорее всего — мимолётное виденье, отвечающее затаённым помыслам. Просто на какой-то миг подумалось: может, и в самом деле получится жить вот так: большой дружной семьёй, как было когда-то, пока судьба не отняла у меня разом почти всех? Вот подсознание и отмерило, и выдало в точности по заказу.

А ленточки на чепчике у дочки…

…у дочки!..

… были не моей работы, это точно… Кто-то ещё расшивал…

— Откуда ты взялся? — вздрогнув, спрашиваю у бельчонка, который обнюхивает моё ухо и со спинки сиденья уже бесстрашно карабкается на плечо. — Смотри-ка, не боишься! Привык к людям?

Пушистик делает сальто и преображается прямо в полёте, и вот уже на колени ко мне шлёпается шустрая ящерка.

— Аркаша! — подскакиваю я от неожиданной догадки и озираюсь. — Ты где?

Я не могла обознаться: у меня веские причины помнить именно этого фамильяра. А ежели фамильяр тут, да ещё такой довольный — не иначе, хозяин рядом.

— Да вот они мы! — Голос оборотника слышен прямо за спиной. — Пугать тебя не хотелось, вот я Кешку вперёд и запустил. Он тебя первый почуял, сразу настучал, что ты тут бродишь.

— Ваня-а! — Лора, перегнувшись через спинку скамьи, едва не душит меня в объятьях. Ну конечно, как это Аркаша — и без неё. — Ох, Ванька, как я рада тебя видеть! — Легко сиганув через препятствие, плюхается рядом и снова лезет обниматься. — Какая же ты молодец!

— Ло! — одёргивает Аркадий. — Прекрати сейчас же прыгать и тискать, что ты, как девочка, ей-богу!

— Прости, — отвечает та без тени раскаянья. — Совсем забыла. Не переживай, за девять месяцев привыкну. На, забирай своего остолопа, он уже обожрался, видишь — спит на ходу?

Ящерок обиженно пыхтит у неё в горсти, а сам тем временем как-то подозрительно ко мне принюхивается. Поспешно прикрываю грудь ладонью.

— Э, э! Не надо меня исследовать! Аркаша, в самом деле, пригляди за ним, а то по старой памяти сунется, куда не надо… Да он у тебя подрос, что ли?

— Точно. — Друид с удовольствием кивает. Протягивает руку, и шустрый питомец, пробулькав что-то забавное на прощанье, втягивается под рукав, очевидно, намереваясь залечь в спячку, потому как брюшко изрядно набито. — Заметила? Причём за пару дней подтянулся, после того, как мы в одной пещере побывали… Ну, да ладно, об этом после. Ты-то как?

Не спеша усаживается, а я вдруг подмечаю, с каким беспокойством следит за ним Лора. Аркадий осторожно вытягивает вперёд негнущуюся ногу, перехватывает мой взгляд.

— Нормально всё. Срослось. Неделя-другая — и можно в горы махнуть. А ты что здесь, собственно, делаешь? Персиваль в таких красках расписывал, как тебе хреново — у меня аж волосы дыбом встали.

— Это он заодно и меня запугивал, — встревает его подруга. — Чтобы, понимаешь ли, не лезла, куда не надо, а думала сначала. Так я и думаю!

Оборотник сдержанно вздыхает. Под его взглядом Лора неудержимо заливается краской. Сердито шепчет:

— Ну, всё, поговорили уже об этом!

И с такой любовью они друг на друга смотрят, что я чувствую себя совершенно лишней. Однако буквально через несколько секунд меня берут в оборот.

— Значит, так, — Аркаша поводит сухощавым плечом, — пугал или не пугал Персиваль, а Ванька у нас явно в самоволке. Сейчас заявится эта наша прекрасная Диана, обнаружит пропажу да как запричитает: "Силы небесные!" Ты что, хочешь, чтобы она весь госпиталь на ноги подняла? Пойдём-ка, водворим тебя на место. Роса садится, а вам, беременным, ни к чему сыростью дышать.

Довольно легко поднимается, несмотря на повреждённую ногу, изящный, субтильный, словно юноша, если бы не видела его однажды в тяжёлом панцире — не поверила бы, что он вообще в состоянии таскать на себе доспехи. Лора, вскочив, с готовностью подставляет ему плечо, на которое друид и опирается, впрочем — похоже, только для виду, чтобы не обидеть подругу отказом от помощи. Не особо торопясь, возвращаемся к знакомой террасе, в палату, и за лёгким разговором, ничего не значащими фразами, используемыми, как обычно, для разогрева долгой беседы, я мучаюсь дилеммой: спросить или нет? Сколько голосов я слышала недавно, и был ли этот третий, что с ними — тот самый, чьё незримое присутствие чувствую до сих пор? Потому что каждая женщина ощутит, когда ей долго смотрят в спину, да ещё так тоскливо.

* * *