Сороковник. Книга 3

— Хорошие новости, — как ни в чём не бывало, сообщает Николас. — Я бы сказал — отличные: мы неподалёку от Каэр Кэррола. Видишь, как светится кольцо Майкла? Ах, да, ты же не можешь, извини. Рик использовал как якорь твои кольца и притянул нас прямо сюда. Не пойму, правда, почему не сразу в Эль-Торрес, но, кажется, догадываюсь. Сейчас разыщем старину Майки и допросим с пристрастием, если, конечно, он всё ещё здесь, а не укатил в очередной раз спасать мир.

— Паладин? — завороженно спрашивает Анна.

— Паладинистей не бывает. — Оглядывается ещё раз. — Кажется, неподалёку должна быть дорога в замок. Их специально прокладывали рядом с такими полянами, чтобы на пикничок или праздник удобно выбираться. Ты как себя чувствуешь? В состоянии немного пройтись? Или я оставлю тебя здесь, а сам пойду за помощью?

— Да ты что, Ник, я крепкая. Пройду сколько нужно. Тем более, я хоть обута, а ты… — На ней лёгкие домашние тапочки. — Послушай, я сейчас вспомнила, как ты у нас появился, тоже после перехода. Почему тебе тогда было плохо, а сейчас — нет?

— Потому что тот мир был для меня чужой, душа моя. Энергии на адаптацию ушло много, а я к тому же до перехода держал на себе обвалившуюся гору, помнишь? А здесь я… нет, м ы с тобой дома, и не сомневайся: твоя настоящая родина — тут! — Он щедро обводит рукой пространство, как будто дарит его Анне. — Иначе пришлось бы мне тебя гораздо дольше в чувство приводить. Ива, как попала в мир двойного солнца, так сразу и сомлела… Постой-ка. — Николас замолкает и, посерьёзнев, вслушивается во что-то, словно стараясь поймать то ли отголосок мысли, то ли неслышимый уху звук. Говорит напряжённо: — Ты не помнишь, где были дети перед тем, как тебе стало плохо?

— На улице, гуляли с собаками. — Анна бледнеет. — А что?

— А то, — Николас медленно разворачивается вокруг своей оси, как локатор, — что кого-то подобного я чувствую совсем рядом. Нет, не может быть… Рик! — вдруг зычно зовёт он. — А ну, покажись, негодяй! Ты опять набедокурил?

Из кустов с противоположного края поляны слышится жалобный скулёж. Не раздумывая, Николас срывается с места, Анна припускается вслед. Счастье ещё, что в ухоженной траве не встречается ни татарника, ни сухих колких ветвей, а то ведь недолго и напороться… Каким-то образом я перемещаюсь за бегущими. Ник не успевает добраться до кустов, как навстречу ему с лаем выскакивают два слишком знакомых пёсика, волоча за собой по траве поводки.

— О, нет-нет! — причитывает Анна. — Как же так! Девочки!

… Они сидят под деревом, слабенько держась за руки, белые, как полотно, и смотрят испуганно. Николас, припав на одно колено перед ними, быстро припечатывает одной ладонью Машкин лоб, другой — Сонькин и, закрыв глаза, делает резкий выдох. Девочки одновременно ойкают. И замирают, боясь шелохнуться. Но видно, как личики их постепенно наливаются жизнью.

— Так, зайцы, — мрачно говорит их дядя, отнимая руки. — Не буду допытываться, кто уговорил этого прохиндея взять вас с собой в самоволку, потому что правды не дождусь. Вы хоть понимаете, что натворили? Вы соображаете, что могли погибнуть? Без подпитки, со своей пока никудышной энергетикой? Да я вам сейчас головы поотрываю!

— Ник, — перебивает Анна, сидя на корточках рядом с детьми, — не ругайся, им и без того плохо. У них была подпитка, смотри!

С Сонькиного запястья ссыпается в траву серебристый порошок, и такой же — сдувается порывом ветерка с Машиных пальцев. Всё, что осталось от моего браслета и от кольца.

— Эх, вы, — с горечью говорит Николас, поднимаясь. — Получается, мать, того не зная, и здесь о вас позаботилась. Вы хоть подумали, что с ней будет без вас? Она вернётся — а в доме пусто. — Он хватается за голову. — Гадство какое выходит. И ведь совсем недавно мы с ней об этом толковали, что она теперь подумает? Что я вас украл? Силком увёз? Со всех сторон я получаюсь сволочь и предатель. — И тут мои девчонки ревут в два голоса. И щенки, сев на хвостики, печально подвывают. — Хватит… Хватит, я сказал! Анна, уйми этих плакальщиц!

Он нервно расхаживает, сунув руки в карманы. Останавливается, повернувшись к ревущей троице, потому что и у Аннушки на глазах слезы. Девицы мои рыдают нечасто, но если приходится их утешать — я тоже, бывает, не сдерживаюсь от жалости к ним.

— Всё, — сухо говорит Николас. — Всем молчать.

И это действует.

Анна вынимает из обоих карманов по носовому платку и суёт дочкам. Те вытирают глаза и отсмаркиваются. Глядят настороженно.

— В общем-то, дело сделано. — Ник, подхватив какой-то сучок, с треском ломает его пополам об коленку, и девчонки с Анной испуганно вздрагивают. — Это я для разрядки, не пугайтесь. Не стану я никого пороть, хоть и надо бы. Обещайте мне одно, зайцы: впредь — никакой самодеятельности! Перемещение через миры — штука опасная, и чтобы без меня вы больше никуда — ни шагу, поняли?

— Мы поняли, Ник, — шмыгнув носом, говорит Машка.

— Мы маме даже записку успели… — начинает Сонька, но сестра пихает её локтем в бок.