Сороковник. Части 1-4

— Сготовить-то могу, — отвечаю, слегка растерявшись. — Правда, как оно на чужой кухне получится… Да у вас ведь печка, а я к ней непривыкшая.

— А покажу. Пойдём. И собачку забирай, ей там самое место.

— Давай-давай, осваивайся, — машет мне ведунья. — Я ж обещала тебе автономку! Вот и начинай!

Хозяин провожает меня под арку. Ага, правильно я определила: там кухня! Вот что значит — женское сердце!

— …О-го-го! — вырывается у меня, стоит лишь переступить порог. Васюта явно польщён.

— Нравится?

— О-го-го! — повторяю. У меня не хватает слов, даже руки задрожали. После моей шестиметровки эта кухня кажется дворцом. — Да тут жить можно!

Площадь — метров сорок, не меньше. Я прохожусь мимо длинного разделочного стола, где из специальной стойки щерится десяток ножей, с виду — идеальной заточки. Слабость у меня к хорошим ножам, я уже говорила? На полках сияют медными боками кастрюльки, кастрюли и кастрюлищи, сковороды и жаровни. В простенке рдеет угольями громадный открытый очаг. Места с избытком хватает и для широких стеллажей с припасами, и для стоек с посудой, и для пары буфетов. Даже обеденный стол, придвинутый к окну, несмотря на внушительные параметры кажется чайным. Громадная русская печка одним боком втиснута в кухню, другим уходит в общий зал.

И ничего страшного. Печь как печь. В бабушкиной хате стояла почти такая же. Я тогда малая была, но совала любопытный нос во все щели и ходила за бабушкой по пятам, и то, как возилась она с ухватами, чугунками да сковородками — помню: что в детстве в голову легло, не забывается. Мы с ней частенько на пару пекли блины: я наливала тесто, бабушка длинной чапелькой отправляла сковороду в устье печи, а потом вытаскивала, у меня-то руки были коротковаты, да и росточком не дотягивала. Блины не нужно было переворачивать, они румянились сразу с двух сторон.

Вот ими мы сейчас и займёмся. Только проверим хозяйские припасы: всё ли есть, что нужно? На стеллажах в глиняных махотках обнаруживаю крупы и прочую бакалею. Немедленно чихаю от муки, сую нос в крынку с простоквашей, нахожу котелок вчерашней каши и в лукошке с соломой — десятка три яиц. Есть ещё топлёное масло. Что ещё? Сковородок в избытке.

— Отличная кухня, — говорю с воодушевлением. — Прекрасная кухня!

— Помочь чем? — вызывается хозяин.

— Справлюсь. — И правда, справлюсь. Главное, что печь уже вытоплена.

Отрадно встретить в чужом мире такой родной островок безопасности. От этой кухни, от этой печки на меня так и пыхает благополучием и покоем. Никогда ещё не берусь за готовку с таким удовольствием.

…А кухарку-то хозяин рассчитал, однако. Судя по всему, ещё и выгнал с позором. Ишь, к мальцу приставала. К сыну?

С кастрюлями они особо не дружат, значит, сами пока не завтракали. Мужчины, что с них взять… Ладно. Если ко мне с добром, и я тем же отвечу. Забалтываю теста побольше и сковороду подбираю соответствующую. Впрочем, мелкой посуды здесь не держат.

…Я укладываю готовые блины стопками, смазываю пёрышком, опуская его в растопленное масло, и чувствую, как потихоньку разжимаются клещи, что давили на горло со вчерашнего вечера. Жизнь налаживается.

Хлопает дверь со стороны улицы. Влетает и стопорится на пороге парнишка — долговязый, поджарый, в такой же, как у хозяина, льняной вышитой рубахе, в холщовых штанах, заправленных в сапожки. Нора, хоть и отяжелевшая, гавкает и бежит знакомиться. Я, не выдержав, улыбаюсь.

— Привет. Ты кто?

— Я… Янек, — отзывается тот смущённо.

— Есть будешь? Садись, Янек.

Ещё бы он не будет! Да у него глаза, как у голодного лабрадора!

А ты кто? — всё же осторожно спрашивает.

— Ванесса. Новенькая. — Что ж, как Гала меня представила, так и буду называться. — Будь добр, поищи сметанки, мёду, и что там ещё можно к блинам подать.

— А к блинам что-то подают? — изумляется он.

— Варенье ещё можно. Рыбку всяческую, — просвещаю, выставляя на стол у окна тарелки, плошки для сметаны и розетки для сладкого. — Сёмгу, форель слабосолёные. Икру можно, но насчёт этого не знаю, есть ли. Руки иди мой, между прочим.

Он спешит к раковине. Я плюхаю на его тарелку два самых аппетитных, толстых блина — а у меня только такие и получаются! Нора, сума перемётная, кладёт морду парню на колени, и преданно заглядывает в глаза. Всё почти как дома. Только сметана не в банке, а в крынке, и доставать её оттуда приходится кусками, ложкой.

Сердце моё тает, как кусок масла.

Возвращаюсь к плите. Блинопеченье — как конвейер, остановок не терпит.

После третьего захода парень, похоже, осоловел. Щеки зарумянились, живот заметно округлился, как у сытого котёнка.

— Постой, не засыпай. — Пристраиваю на поднос стопу блинов, исходящую паром, сметану, мёд. — Иди, отнеси Васюте на пробу. Кстати, он тебе кто?