Сороковник. Части 1-4

— Что, опять поцеловать? — Лора подмигивает. — Так не могу, видишь, у меня свой кавалер присутствует. С ним лучше не нарываться, с Васютой, кстати, тоже. Традиции традициями, а честных разборок ещё никто не отменял.

Он улыбается. Аккуратно разливает нам с Лорой по чарочке. Подаёт: мне, по старшинству, первой.

— Уважьте, — и добавляет тихо, — а то хлопцы начнут с кружками приставать, вам оно ни к чему.

А-а, вот оно что. Пригубливаю для вида.

— И как же мне на твою доброту да ласку ответить, Ванесса-свет? — задумчиво говорит воевода. — Уж извиняй, я человек военный, рассусоливать не люблю. Скажу сразу: нехорошо, когда такая хозяюшка — да без хозяина. Счастья-то — его у двоих больше, чем у одного. Сам бы посватался, да женат, таить не буду. Хочешь, наречённым отцом тебе стану? Чтоб было к кому Васюте сватов засылать?

Я верчу в руках стопочку.

— Спасибо на добром слове, Ипатий. Да не до сватовства мне. Сороковник у меня, видишь ли, только начатый. Или не сказали тебе?

— А и с этим люди живут, — отвечает спокойно. — Ты погодь, не торопись.

Он слегка постукивает пальцами по столу. Кисть у него небольшая для мужчины, но хваткая, до сих пор помню, кончики пальцев слегка сплющены, что бывает, когда с «железом» подолгу работают. А ещё, как хироманты говорят, такие пальцы у натур настойчивых, лидеров по призванию, упорно идущих к своей цели… И у Васюты такие же, невольно вспоминаю я. Одного поля ягоды, спорить с ними — что танк пытаться остановить.

— Негоже это, когда баба на войну идёт, — веско говорит он. — Одно дело — дом родной защищать, другое — бойню на потеху другим устраивать. То я про Мир этот треклятый. Ладно, когда парни к чёрту в зубы суются — им мужчинами расти надо, ко всему привыкать, а тебе, бабе — на что? Оставайся, свет. Не пожалеешь.

Верчу в пальцах стопочку. Ставлю на стол. Неохота в очередной раз душу изливать, всё про себя рассказывать, сколько можно? Отвечаю лишь:

— Мне надо вернуться. Домой. Вот и весь сказ.

— Или ждёт кто?

— Дети.

И от этого короткого словца он мрачнеет.

— Вон оно как… Супротив этого сказать нечего. Я-то думал — одинокая. Прости, Ванесса-свет. Не обессудь — посижу с вами ещё немного, побалакаю, когда ещё выпадет случай с такими девами поговорить…

И тут из своего угла подаёт голос Аркадий.

— Не тяни кота за хвост, Ипатий, лучше сразу говори, зачем пришёл, я ведь дальние твои подходцы знаю. Уйдёт сейчас Ванесса — доведёшь её своим сердобольством, да и останешься ни с чём.

— Оборотник… — Воевода недовольно косится на друида. — Зачем влез? Я ж просто поговорить хотел, хорошим людям помочь…

Аркадий показательно зевает. А я чувствую странное облегчение. Ну и хорошо, что человек подошёл за какой-то собственной надобностью, а то мне неловко было разговор обрывать: вроде, ко мне с сочувствием, а я — не ценю. Теперь можно спокойно забыть все намёки о сватовстве. Воевода, конечно, жук ещё тот, но надо отдать должное: подъехал со своим сочувствием виртуозно, я и сердиться на него не могу.

К тому же, доля истины в его словах есть. Не место женщинам на войне и в квестах. И если бы не дети… и если бы я могла остаться…

Сердце моё делает предательский скачок, и я слышу чуть заметное звяканье в груди: не иначе, как стукнулось оно в свеженький навешанный замочек, или, как его сэр Майкл называет — блок. А не стучись, не надо, бестолковое. Зря я, что ли, тебя осаживаю?

— Будет вам, — говорю примирительно. — Не цапайтесь. Одно другому не мешает. Ты, воевода, на будущее имей в виду: со мной можно и по-простому, без подходцев. А за участие спасибо, я же понимаю, от души оно. Однако мне и в самом деле уходить пора, шумно здесь. Если нужно что — сказывай сразу.

— Ох, Ванесса-свет… — Ипатий задумывается. Запускает пальцы в седую шевелюру. И вдруг решается. — Бают люди, дар у тебя проклёвывается свой, для наших мест редкий, обережный. Правда то?

— Это не я, — быстро говорит Лора в ответ на мой укоризненный взгляд. — Честное слово!

— Не она, — подтверждает воевода. — Считай, сорока на хвосте принесла. А что ты хочешь, город небольшой, всё друг о друге знают…

Всё, как у нас. Даже сорока мне эта знакома — пышненькая, с русой косой ниже пояс. Так её никто и не просил молчать, а девушка она разговорчивая, или новому знакомцу проболталась, или отцу, а хорошие вести не стоят на месте.

— Пустое, Ипатий. Не бери в голову. Чего только в таком возрасте сороки не придумывают, но ты-то взрослый человек, сам понимать должен, что к чему.

— Понимаю, — тяжело говорит он. — А вот скажи, краса моя, в будущее заглянуть не сможешь? Дело есть серьёзное, давно с ним хожу, уж второй десяток лет, а толку никакого. Никогда к ворожеям не совался, врут они, а вот, сказывают, Обережники никогда не ошибаются.

— Большой человек, а в сказки веришь, — не могу я сдержаться. — Какая я тебе… Ипатий, думай, что хочешь, но только нет во мне никакого дара. Я самая обыкновенная, понимаешь? Люди поумнее меня — и то в толк не возьмут, почему я здесь оказалась. Накуролесил видно кто-то при поиске юнитов, случайно меня зацепил, а больше ничего не могу придумать.