Сороковник. Части 1-4

— Передела власти, — отвечает Глава. — Собственных сфер влияния. Похоже, он сделал ставку на поддержку Игрока — и прокололся. Почему, как ты думаешь, когда бой был в самом разгаре, в городе была практически полностью обесточена сеть? В сражении вместе с нами участвовало не более восьми Магистров Огня, остальные отсиживались здесь: для чего? И не по домам сидели, а рассредоточились по всему городу, по определённой схеме.

— Готовили прорыв?

— Не просто готовили. Обеспечили. Только вот под ногами у них кто-то запутался. — Дон тянется за новой сигарой и добавляет едко: — Одна бестолковая Обережница, которой велели сидеть дома и которая вечно влипает в неприятности… — Хлопает входная дверь. Покосившись в сторону вошедших, Глава довершает: — … и не менее бестолковый ведун, вчерашний выпускник магической школы. — Рорик робко подсаживается к столу, смотрит виновато, довольная же Нора лезет со всеми здороваться. — Угораздило же эту зелень вмешаться… Мало того, что они выправили Сеть; они ещё и Игрока запечатали в его теле! — Глава с нескрываемым удовольствием смотрит на ведуна, тот стремительно заливается краской.

— Запечатали? — обычно степенный сэр Джонатан так и подскакивает на скамейке. — Тимур, ты ничего не говорил об этом! Выходит, теперь…

— Теперь, господа, мы можем начать свою Большую Игру и показать, наконец, кто в этом мире хозяин. Маркос, сын мой, и ты думаешь, что мы позволим пропасть женщине, которая предоставила нам такую возможность?

Озадаченно смотрю на дель Торреса-самого-старшего. Это он обо мне, что ли? Какую это возможность я им предоставила?

Тянусь к перилам, чтобы подняться — за время сидения порядком затекли ноги. Но вместо гладкого, отполированного множеством прикосновений дерева встречаю влажную шероховатую холодную стену. С удивлением наблюдаю, как она растёт вширь, заполняя всё видимое пространство, и почти сразу меня охватывает густой подвальный холод, до мурашек, до гусиной кожи, пробирающий до костей. Потому что вместо уютной тёплой кухни с двумя пылающими очагами пребываю на деревянном топчане в каком-то затемнённом каменном мешке, иначе не назовешь, с сиротливым крошечным оконцем прямо под потолком.

Озираюсь по сторонам, но всё вокруг тает во мраке, только играют на каменных откосах отблески пламени — должно быть, во дворе разведён костёр. Да какое там окно — узкая прорезь в два-три кирпича; крыса пролезет, я — нет, да и не допрыгну, от пола метра три будет. Но насчёт подвала я не ошиблась, потому что снаружи в оконный проём переползли одуванчики и клочья пырея, значит, проём вровень с землёй. Порыв ветра кидает снаружи горсть песка. Попала…

Ох, я попала…

Тотчас становится нестерпимо жалко себя, любимую и несчастную. Болит всё… да и не переставало болеть, к шрамам на руке, к ожогам прибавилась ещё и порядочная припухлость над левым глазом, куда меня так хорошо гвозданули, чтобы вырубить. На правую руку мне даже не хочется смотреть, но я всё-таки скашиваю глаза. Ничего не изменилось, ничего не отросло. Сволочи, думаю в бессильной злобе, тряпку пожалели — замотать! И как я кровью не истекла! То-то у меня голова «плывёт» — кровопотеря, должно быть, сказывается. Поёживаюсь, потираю плечи, чтобы согреться, — куртку с меня стащили, по-видимому, чтобы помёрзла, как следует. Доски, на которых я сижу, голые, нет даже намёка на подушку и на классическую охапку гнилой соломы, о которой любят упоминать в романах. Двинув ногой — хорошо хоть не разули! — слышу звяканье. Лодыжку охватывает железный браслет, от которого к заржавленной скобе в стене тянется цепь.

И вдруг, несмотря на весь трагизм положения, меня пробивает на хихиканье. Нервное ли это, начало ли истерики — но мне становится смешно. Мизансцена под названием «Несчастная бесправная узница» выдержана на совесть. По идее, сейчас я должна удариться в панику, завопить, зарыдать, кинуться к двери, в общем — выдать весь набор, ожидаемый от глупой бабы, изнеженной домашним воспитанием и получившей впервые в жизни по физиономии, по почкам, по печени. Ещё малость поднажать — и меня можно брать тёпленькой и заставлять делать, что угодно, лишь бы не били.

Вытираю проступившие от смеха слёзы. Не выйдет, Омар ибн Рашид.

Будь я одна — может, так и случилось бы, не буду зря хорохориться. Но хвала наследию Рика, от которого, должно быть, и осталась у меня способность к видениям-снам: я точно знаю, что не одна. Сейчас я готова расцеловать даже дона Теймура, явись он тут в полном блеске славы. Хотя, может, и не успеет, он сам говорил — сектор большой, погрешность при поисках большая… Я всё прекрасно понимаю. Рахимыч мог утащить меня вообще за край мира, даже в другую локацию, ведь неизвестно, сколько времени я провела в отключке… Минуту. Дон говорил, что парламентёр со зловещей посылкой перехватил его «час назад, при въезде в город». Значит, прикидываем: придушили меня… ну, пусть около десяти утра, доставили сюда, чиркнули по пальцам… ежусь, понимая, чей вскрик тогда услышала. Приблизительно столько же времени затем ушло на то, чтобы посыльный разыскал дона…