Сороковник. Части 1-4

Судьба, видно, у меня такая: провести нынешний вечер на ногах.

Торопиться некуда: подозреваю, что работа с памятью — занятие не из лёгких, поэтому лучше задержусь. Мало ли — активирует сэр какие-то воспоминания, а посторонний стук или шум собьёт пресловутую настройку прибора, и весь результат насмарку. К тому же, я целую вечность не бродила просто так, одна, не считая сегодняшнего похода, когда вмешался Мага и всё испортил, и не собираюсь никому позволить лишить меня прогулки. А Нора мне поможет.

Давненько мы с ней не разговаривали по душам…

Помнишь, подруга, как мы сюда попали? Тоже в результате такой вот пробежки.

Мне мучительно хочется навестить два здешних места. Первое — то, из которого я угодила в Мир, и второе — Галин дом, вернее, то, что он него осталось. У нас всегда посещают могилу на другой день после похорон, и не придти, если есть возможность — как-то не по-людски.

Когда Гала вела меня сюда впервые, дорога показалась мне долгой. Сегодняшняя занимает гораздо меньше времени, наверное, потому, что уже знакома. На подходе к ближнему Кольцу я настораживаюсь: не нравятся мне повышенные голоса явно подогретой спиртным публики, хохоты и визги девиц… надо же… ну, да видать, есть спрос. Командую Норе: «Служить!», и она подбирается, перехватывает зубами поводок и идёт, строго зыркая по сторонам.

Здесь царство забегаловок, трактирчиков, харчевен, питейных заведений. Казалось бы — самое злачное место, особенно к вечеру, простор для преступных элементов. Однако за порядком здесь следят: среди кажущегося хаоса толпы высятся несколько внушительных фигур в облегчённых панцирях и шлемах, с короткими мечами: стражники. Доспех скроен по европейскому образцу, на шлеме у каждого — нечто вроде розетки, кокарды: видимо, отличительный знак городской службы порядка. Поэтому-то здесь относительно спокойно и лотошникам, и разносчикам пирожков…

Нет, Нора, мы с тобой это брать не будем, мы и дома избегали уличной еды, а по каким причинам — лучше тебе об этом не знать. А вот и цветочницы, но не молоденькие девушки, как в центре — видимо, тут им небезопасно вечерами — а пожилые тётеньки, если не сказать — бабушки.

Монолитная на первый взгляд толпа при приближении распадается на отдельных представителей. Есть и выпивохи, по ним заметно, что от заведения к заведению кочуют, а есть и те, кто пришёл отдохнуть, выпить кружечку-другую со своим братом-мастеровым, поговорить за жизнь… Между прочим, даже свиданки устраивают. У меня на глазах здоровенный детина с ручищами, как у молотобойца, сгребает у одной из цветочниц в охапку все ирисы и волочёт свой ненаглядной, что уже торопится навстречу и рдеет от удовольствия.

А мне всю жизнь приходится самой себе цветы дарить, кроме, разве что, восьмого марта и дня рождения.

Я прикупаю букет невысоких лилий, белых в рыжую крапинку, словно в конопушках, и совсем без удушающего запаха. У нас их называют «азиатками». Они на коротких ножках, в руке лежат удобно, и с учётом того, что в другой у меня — поводок, это существенно. В воду их, конечно, на пепелище не поставишь, но сколько пролежат — столько пролежат.

Второе Кольцо, караванное, я проскакиваю тихой мышкой, памятуя, что здесь достаточно всякого рода приезжих, в том числе и сынов Востока, больших любителей женского пола такой, как я, комплекции… Да, любителей достаточно. Но дама с собачкой, да ещё с букетом в руках, вызывает у похожих противоречивые чувства. Никто не рискует пригласить меня на свидание, и я миную этот участок пути беспрепятственно.

Рабочие слободки пусты, торговые ряды свернулись, лавочки и ларьки закрыты. Вечерняя пора… Кто не остался сидеть по домам, тот подался в сторону развлечений и культурного досуга.

Уже за квартал от Галиного дома начинает тянуть гарью.

Меня встречают целые, но закопченные стены, провалившаяся крыша и вспученная мостовая. Впрочем, именно по ней можно определить границу сферы, дальше которой огонь не пошёл: часть камней седая и пористая от бушевавшего недавно пламени, и рядом же, словно за границей невидимой окружности — абсолютно нетронутая территория. Гала не только обеспечила себе красивый уход, она подстраховала горожан от большой беды. Лето сухое, и неизвестно, сколько кварталов могло бы заняться от горящего дома, да ещё при хорошем ветре.

Скелет здания настороженно смотрит дырами окон, словно череп многоглазого великана. Это ничего, я не боюсь. Нет смысла — бояться призраков, старых домов и покойников, живые иногда бывают страшнее. Возле провала бывшей двери — десятки свечей, и горящих, и погасших. Пестрят фиалки, маргаритки, ромашки, маки… На самом пороге трогательно пристроены тряпичная кукла и потрепанный плюшевый медвежонок. Она помогала не только взрослым.

И её здесь любили.

Ещё один человек соприкоснулся со мной судьбой и ушёл навсегда, и я о нём больше ничего не узнаю.