Сороки-убийцы

Фрэнсис Пай затушила сигарету и вошла в комнату. Это была смуглая, властная женщина, ростом немного выше мужа и гораздо более импозантная. Сам лорд был низеньким, пухлым, с темной бородой, которая робко расползалась по щекам, не отваживаясь претендовать на все лицо. Теперь, в пятьдесят три, он носил костюмы, подчеркивающие его возраст и общественный статус. Они были сшиты на заказ, дорогие, с обязательным жилетом. Эти двое представляли собой крайне неподходящую пару: сельский сквайр и голливудская актриса, допустим, или Санчо Панса и Дульсинея Тобосская. Хотя носителем титула был сэр Магнус, его жене этот титул подходил гораздо больше.

– Тебе стоило уехать сразу же, – сказала Фрэнсис.

– Ничего подобного. – Магнус хрюкнул, налегая на крышку чемодана, чтобы застегнуть замок. – Это всего лишь чертова экономка!

– Она жила с нами.

– Она жила в Лодж-хаусе. Это не одно и то же.

– Полицейские хотят поговорить с тобой.

– Поговорят, как только я вернусь. Мне и сказать-то им нечего. Викарий пишет, что она споткнулась об электрический шнур. Чертовски жалко, но это не моя вина. Они же не предполагают, что я убил ее или что-то в этом роде?

– С тебя станется, Магнус.

– Ну я не мог этого сделать – я все время был с тобой.

Фрэнсис Пай наблюдала, как муж сражается с чемоданом, но помощи не предлагала.

– Мне казалось, ты любил ее, – произнесла она.

– Она хорошо готовила и хорошо справлялась с уборкой. Но если начистоту, я экономку на дух не переносил: и ее саму, и ее сыночка. Мне всегда казалось, что в ней есть что-то неприятное. То, как она расхаживала по усадьбе с этим своим взглядом… словно ей известно что-то такое, чего не знаешь ты.

– Тебе следовало поехать на похороны.

– Почему?

– Потому что деревенские обратят внимание на твое отсутствие. И не одобрят.

– Меня там все равно не любят. И станут любить еще меньше, когда узнают про Дингл-Делл. А какое мне до них дело? Я никогда не пытался получить звание самого популярного человека, и к тому же это особенность жизни в деревне. Тут правит молва. Что же, пусть люди думают обо мне что угодно. По правде говоря, пошли они все к черту! – Сэр Магнус защелкнул замки, надавив на них большими пальцами, потом сел, переводя дух после приложенных усилий.

Фрэнсис посмотрела на него с любопытством, и на миг в ее глазах промелькнуло выражение сродни пренебрежению и омерзению. В их браке больше не было места для любви, и оба знали об этом. Они оставались вместе, потому что так удобнее. Даже среди жары Лазурного Берега атмосфера в комнате казалась леденящей.

– Я позвоню насчет носильщика, – сказала женщина. – Такси придет с минуты на минуту.

Подойдя к телефону, она заметила лежащую на столе открытку. На ней значилось имя Фредерика Пая и адрес в Гастингсе.

– Бога ради, Магнус! – с укором воскликнула Фрэнсис. – Ты так и не отправил Фредди открытку. Ты обещал это сделать, а она провалялась тут целую неделю! – Женщина вздохнула. – Он вернется домой прежде, чем открытка дойдет.

– Ну, семья, у которой он остановился сейчас, перешлет ее. Это не конец света. Мы все равно не можем сообщить ничего интересного.

– В открытках никогда не бывает ничего интересного. Их посылают по другой причине.

Фрэнсис Пай подняла трубку и позвонила портье. Пока она разговаривала, Магнус пытался что-то вспомнить. Поводом стал разговор про открытку. Что-то сказанное женой. Что именно? Это каким-то образом связано с похоронами, на которые он сегодня не попадет. Ах да! Как странно. Магнус Пай сделал в памяти зарубку, одну из таких, какие не забудешь. Ему предстоит кое-что сделать, и он сделает это, как только вернется домой.

8

– Мэри делала Саксби-на-Эйвоне местом более приятным для всех, украшая ли каждое воскресенье цветами эту самую церковь, навещая престарелых здесь или в Эштон-Хаусе, собирая пожертвования для Королевского общества защиты птиц или привечая посетителей Пай-Холла. Ее домашней выпечки пироги неизменно были украшением деревенского праздника, и, признаюсь вам, она не раз оставляла в моей ризнице приятный презент в виде миндального пирожного или куска викторианского бисквита.

Похороны шли чередом, каким идут все похороны: медленно, спокойно, с чувством тихой неизбежности. Джеффри Уивер присутствовал на множестве таких церемоний, стоя в сторонке и с интересом наблюдая за людьми: как за теми, кто пришел и ушел, так и за теми, кто пришел и остался. Ему даже не приходило в голову, что в совсем недалеком будущем может наступить день, когда хоронить будут его самого. Его отец дожил до ста, а Джеффри было всего восемьдесят три. У него еще полно времени.

Джеффри считал себя знатоком характеров и взглядом живописца озирал толпу, собравшуюся вокруг выкопанной им могилы. У него имелось мнение о каждом из этих людей. Можно ли найти более удобную ситуацию для изучения человеческой природы, чем похороны?