Читаем Сорок уроков русского полностью

Помню, учитель объяснял: дескать, ЧУ—междометие, способ привлечь наше внимание, мол, остановись, стой, замри. И не убедил, поскольку на слуху роилось еще десяток слов с ЧУ, где оно было далеко не междометием. Причем набор этих слов относился к предметам и явлениям таинственным, которые не пощупать руками: чувство, чудо и одновременно чума (болезнь), чумак (ломовой извозчик, перевозчик соли), та самая чудь белоглазая, чум (жилище), чурка (дрова), чуб (прическа), даже блатное чуба, чувак. Что было делать: наше школьное отроческое сознание еще не утратило младенческой пытливости и способности связывать несвязуемое. Неуправляемый логический аппарат жил сам по себе и мгновенно подвергал специфическому анализу все услышанное. Учитель еще договорить не успел, а у меня в голове пролетело множество производных, объединенных этим странным ЧУ, у поэта означавшим, скорее всего, остановись, мгновение.

Самым говорящим из них и часто употребляемым было чудо, ибо о нем все твердили на разные лады: чудеса, чудак, чудило, чудно, причуды, отчудить, начудить, то есть обозначение всего необычайного, выдающегося и даже смешного. В слове чудачить оно, чудо, фактически сбрасывает с себя покров и явно указывает на то, что ЧУ дается. Его можно взять взаймы, как соли у соседа, но дающий отчего-то выглядит этаким простаком, лохом и вызывает улыбку. Должно быть, раздавать просто так это ЧУ было не принято. Но в любом случае, если его дают, то оно должно иметь какие-то физические величины, форму, реальное воплощение, но всего этого нет! А в слове чуять — буквально ять, брать, воспринимать ЧУ, только вот в каком виде, если запах, аромат тоже отсутствуют? Однако мы говорим, к примеру: я нюхом почуял неладное, то есть слово указывает на некое предчувствие и уводит нас в область интуиции. Вместе с тем в слове чувство читается, что ЧУ может вставать, принимать столпообразную форму, пусть даже умозрительную, трансформироваться; чувства могут возникать, гореть, пылать, угасать, едва теплиться, холодеть, остывать, умирать и возрождаться.

Мы существуем, даже не подозревая, что ЧУ присутствует во всем, что испытывает, переживает человек буквально от рождения до смерти! Мало того, само ЧУ способно гибнуть, что выказывает нам слово чума — смерть ЧУ: знак М (мор, мрак, мара, мраз) в данном случае означает смерть, поэтому помешанного рассудком человека называют зачумленным, чумным, очумевшим. И место ему не в обществе, а в чуме, вероятно, для чего и служило временное жилище из шкур и жердей — больница для чумных, изолятор. Загляните в современный чум северного жителя и сразу же без привычки очумеете. Хорошо дешифрируется слово чурка, если вспомнить привычку чураться. «Чур-чур меня!» пришло из глубины тысячелетий, проникло в христианство со смыслом «спаси, помилуй» или как призыв к ангелу-хранителю. Неведомый, загадочный чур и носил эти функции в древности, а сам, скорее всего, выстрагивался и вырезался из куска бревна и был домашним божком, позже получившим уничижительное название — чурка (буквально душа, дух чура), идол, истукан. О том, кто же он такой, мы еще поговорим на уроке, посвященном слову «род», и определим его место в домашнем пантеоне.

Новая идеология всегда стремится сплясать на костях старой, да еще и почураться при этом: такие вот у нас забавы. Чужой, чужбина также несколько приспускают таинственную завесу над ЧУ, выдают его связь с огнем: жба — жаровня, емкость для хранения огня, и отсюда жбан, ворожба (вражба — гадание над огнем). То есть ЧУ привязано к огню, однако не является его воплощением или качеством, а скорее как-то передается с помощью огня. А слово чуб начинает приближать нас к внешнему облику человека, обладающего ЧУ. Чуб (чуп) изначально — оселедец, пучок волос на темени, поэтому говорят «чубатые казаки», имея в виду запорожцев. Знак Били П здесь может быть и в понимании божества, относящегося к божественному, или к правы, что в общем-то одно и то же. Впоследствии чубом (чупом) стали называть все волосы в при- лобной части головы: «...за чупрын таскает». То есть оселедец могли носить те, кто обладал Чу. Между прочим, носили их в Причерноморье сколоты. А на Балтике, на острове Руяне, — русы и князь Рюрик! Святослав Игоревич, его внук, был последним из князей, кто носил чуб и еще серьгу в ухе, как старший в роду. (По косвенным источникам, его носил и князь-оборотень Всеслав Полоцкий.) В слове чуть вложено понятие малой толики, а в чудесно слышится его значительный объем: десно, десница — правая сторона или рука, день, власть огня и света, сияние прави, когда наступает господство ЧУ. Человеку в это время хорошо, чудесно: прилив энергии, страсть к действию и восторг от такого состояния. Мы говорим «приподнятые чувства» и под их воздействием совершаем глупости и подвиги.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология