Тверской художник Всеволод Иванов своим творческим взором узрел воочию тот драматический период и точно описал на своих полотнах это великое переселение: люди отходили вместе с мамонтами, не исключено, используя их, как тягловую силу. Доказательством тому служит уникальный заповедник Костенки в Воронежской области, где судя по всему, люди и эти огромные существа жили вместе, и если мамонты не были «домашним» прирученным скотом, то во всяком случае, человека не боялись, впрочем, как и их человек. Охота на мамонтов была вынужденной мерой, люди добывали ослабевших животных, которые, как и олени, научились добывать корм под снегом, разрывая его бивнями. Среди скелетных останков попадаются бивни, в нижней часть стертые более чем на половину, а то и сломанные при жизни. Мамонт стал использовать свою красоту и гордость, свое боевое оружие в качестве орудия для добычи корма – так велико было падение нравов! Человек употреблял мамонта целиком: мясо после особой переработки шло в пищу, шкуры на одежду и жилища (чумы), кости – на строительство и топливо. Христоматийные картинки про охоту на мамонтов надуманы и не реальны: загнать такого монстра в ловчую яму да еще забить камнями – глупость несусветная: вряд ли автор видел зверя крупнее кошки и бывал хотя бы на кабаньей охоте. Добить больного, издыхающего, это еще куда ни шло. Мы часто видим, как индийцы, живущие поблизости от мест обитания диких слонов, страдают от них, часто гибнут и даже всей деревней не могут противостоять одному разъяренному животному. А у них, между прочим, большой опыт такого сожительства. И еще следует учитывать отношение тогдашнего человека к природе и живому миру в частности: оно не было потребительским по определению, люди жили не только благодаря природе, но и во имя ее, осознавая себя частью гармоничного мира. Этот вывод следует из представлений и верований того времени, мамонт явно был тотемным животным, однако холод оледенил нравы не только у мамонтов…
Обитатели стоянки в Костенках не были первобытными людьми, как это представляется; они переживали там лютую стужу, временные трудности, вероятно зная, что ледник вскоре непременно начнет таять и отступит. Свидетельство тому – изящные, ювелирно выточенные из кости статуэтки беременных женщин, найденные в одном раскопе с жилищем наших пращуров. Высокохудожественность всякого произведения искусств, а скульптурное в особенности, достигается длительным опытом и традицией. Примитивная архитектура глинянно-костяной постройки, убогость существования говорят о временности ситуации и не совместимы с плодами рукодельного мастерства ее обитателей. Почему-то ученые не обращают на это внимания, либо в силу своего окостеневшего мышления игнорируют подобное несоответствие. Хотя должны бы помнить, что в блокадном Ленинграде люди ели кошек, крыс, однако при этом поэты писали стихи, композиторы – прекрасную музыку.
В любом случае, оледенение стало, пожалуй, первым случаем в истории наших пращуров, когда они разделились по «профессиональному» принципу. И письменность требовалась тем, кто уходил, и тем, кто оставался. Тем и другим она была необходима по одной причине – чтобы не одичать, не деградировать в изменившейся среде обитания. Следовало законсервировать существующий опыт, а сделать это без знаковой фиксации знаний невозможно. Для уходящих это были новые, хоть и теплые, но чужие края, с незнакомой растительностью, пищей, образом жизни и космосом; для остающихся – вопрос выживания в студеном климате, вопрос сохранения ориентации в суровом, неузнаваемом пространстве.