Сорок пять

Затем он налил себе вина, от похлебки перешел к паштету из тунца, от паштета к фаршированным ракам, для очистки совести запил это все королевским бульоном, и, глубоко вздохнув, произнес:

– Я больше не голоден.

– Черт возьми! Надо надеяться, Шико.

– Ну, здравствуй, возлюбленный мой король, как поживаешь? Сегодня у тебя какой-то бодренький вид.

– Ты находишь, Шико?

– Прелестный легкий румянец.

– Что?

– Ты же не накрашен?

– Вот еще!

– С чем тебя и поздравляю.

– В самом деле, сегодня я превосходно себя чувствую..

– Тем лучше, мой король, тем лучше. Но… тысяча чертей! Завтрак твой этим не заканчивается, у тебя, наверное, есть и что-нибудь сладенькое?

– Вот засахаренные вишни, приготовленные монмартрскими монахинями.

– Они слишком сладкие.

– Орехи, начиненные коринкой.

– Фи! С ягод не сняли кожицу.

– Тебе ничем не угодишь!

– Честное слово, все портится, даже кухня, и при дворе живут все хуже и хуже.

– Неужто при Наваррском дворе лучше? – спросил, смеясь, Генрих.

– Эхе-эхе! Может статься!

– В таком случае там, наверно, произошли большие перемены.

– Вот уж что верно, то верно, Генрике.

– Расскажи мне наконец о твоем путешествии, это меня развлечет.

– С величайшим удовольствием, для этого я и пришел. С чего прикажешь начать?

– С начала. Как было в пути?

– Прогулка, чудесная прогулка!

– И никаких неприятностей?

– У меня-то? Путешествие было сказочное.

– Никаких опасных встреч?

– Да что ты! Разве кто-нибудь посмел бы косо взглянуть на посла его христианнейшего величества? Ты клевещешь на своих подданных, сынок.

– Я задал этот вопрос, – пояснил король, польщенный тем, что в его государстве царит полнейшее спокойствие, – так как, не имея официального поручения, ты мог подвергнуться опасности.

– Повторяю, Генрике, что у тебя самое очаровательное королевство в мире: путешественников там кормят даром, дают им приют из любви к ближнему, а что касается до самой дороги, то она словно обита бархатом с золотой каемкой. Невероятно, но факт.

– Словом, ты доволен, Шико?

– Я в восторге.

– Да, да, моя полиция у меня хорошо работает.

– Великолепно! В этом нужно отдать ей должное.

– А дорога безопасна?

– Как дорога в рай. Встречаешь одних лишь херувимчиков, в своих песнопениях славящих короля.

– Видно, Шико, мы возвращаемся к Вергилию.

– К какому его сочинению?

– К «Буколикам».[89] O, fortunatos nimium![90]

– А, правильно! Но почему такое предпочтение пахарям, сынок?

– Потому что в городах, увы, дело обстоит иначе.

– Ты прав, Генрике, города – средоточие разврата.

– Сам посуди: ты беспрепятственно проехал пятьсот лье…

– Говорю тебе, все шло как по маслу.

– А я отправился всего-навсего в Венсен и, не успел проехать одного лье…

– Ну же, ну?

– Как меня едва не убили на дороге.

– Брось! – произнес Шико.

– Я все расскажу тебе, друг мой. Сейчас об этом печатается обстоятельный отчет. Не будь моих Сорока пяти, я был бы мертв.

– Правда? И где же это произошло?

– Ты хочешь спросить, где это должно было произойти?

– Да.

– Около Бель-Эба.

– Поблизости от монастыря нашего друга Горанфло?

– Вот именно.

– И как же наш друг вел себя в этих обстоятельствах?

– Как всегда, превосходно, Шико. Не знаю, проведал ли он о чем-нибудь, но вместо того чтобы храпеть, как делают в такой час все мои бездельники монахи, он стоял на своем балконе, а вся его братия охраняла дорогу.

– И ничего другого он не делал?

– Кто?

– Дон Модест.

– Он благословил меня с величием, свойственным лишь ему.

– А его монахи?

– Они во всю глотку кричали: «Да здравствует король!»

– И ты ничего больше не заметил?

– А что я еще мог заметить?

– Не было ли у них под рясами оружия?

– Они были в полном вооружении, Шико. Я узнаю в этом предусмотрительность достойного настоятеля. Этому человеку все было известно, а между тем он не пришел на следующий день, как д'Эпернон, рыться во всех моих карманах, приговаривая: «За спасение короля, ваше величество!»

– Да! На это он не способен, да и ручищи у него такие, что не влезут в твои карманы.

– Изволь, Шико, не насмехаться над доном Модестом. Он один из тех великих людей, которые прославят мое правление, и знай, что при первом же благоприятном случае я пожалую ему епископство.

– И прекрасно сделаешь, мой король.

– Заметь, Шико, – изрек король с глубокомысленным видом, – когда выдающиеся люди выходят из народа, они достигают порою совершенства. Видишь ли, в нашей дворянской крови заложены и хорошие и дурные качества, свойственные нашей породе и придающие ей в ходе истории облик, присущий ей одной. Так Валуа проницательны и изворотливы, храбры, но ленивы. Лотарингцы честолюбивы и алчны, изобретательны, деятельны, способны к интриге. Бурбоны чувственны и осмотрительны, но без идей, без воли, без силы, – ну, как Генрих. А вот когда природа создает выдающегося простолюдина, она употребляет на это дело лучшую свою глину. Вот почему твой Горанфло – совершенство.

– Ты находишь?

– Да, он человек ученый, скромный, хитрый, отважный. Из него может выйти все что угодно: министр, полководец, папа римский.