Сорок пять. Часть вторая, третья

– Чудесно! Я думаю, вы правы, мой друг, и готов привести превосходный случай для приложения вашей философии к жизни.

«Наступает решительная минута!» – подумала Маргарита и, призвав все свое мужество, довольно твердым тоном заявила:

– Очень приятно, государь.

Генрих начал как кающийся, которому приходится признаваться в тяжком грехе:

– Вы знаете, как занимает меня участь Фоссез?

– А! – воскликнула Маргарита, видя, что речь не о ней самой, и переспросила: – Маленькой Фоссез, вашего друга?

– Да, – отвечал Генрих все тем же тоном, – маленькой Фоссез.

– Моей фрейлины?

– Вашей фрейлины.

– Вашей страсти, вашей любви?

– Ну вот! Вы начинаете повторять один из тех слухов, которые сейчас осуждали.

– Правда, государь, – Маргарита улыбнулась, – смиренно прошу у вас прощения.

– Друг мой, вы правы – молва лжет часто, и нам, королям, в особенности необходимо превратить эту теорему в аксиому… Помилуй бог! Кажется, я заговорил по-гречески! – И Генрих захохотал от души.

Маргарита в этом шумном смехе и особенно в лукавом взгляде, его сопровождавшем, прочла насмешку. Беспокойство опять закралось в ее душу.

– Так, Фоссез?..

– Фоссез больна, друг мой, и доктора не понимают ее болезни.

– Это странно, государь. Фоссез, которая, по словам вашего величества, осталась такой же чистой; Фоссез, которая, как я от вас слышала, сопротивлялась бы королю, если бы король говорил ей о своей любви; Фоссез – этот цветок чистоты, этот прозрачный кристалл – должна позволить взору науки проникнуть в глубину ее радостей и горестей!

– Увы, теперь это не так! – печально произнес Генрих.

– Как! – вскричала королева в злорадном порыве, ибо даже самая снисходительная женщина не устоит перед искушением уколоть другую женщину. – Фоссез уже не цветок чистоты?!

– Я этого не сказал, – сухо отвечал Генрих. – Сохрани меня бог обвинять кого-нибудь. Я говорю, что дочь моя Фоссез впала в болезнь, которую хочет скрыть от своих медиков.

– Положим, от медиков, но не от вас, ее поверенного, ее отца… Это мне кажется странным.

– Я знаю не более других, друг мой. – Генрих опять ласково улыбался.

– Итак, государь, – Маргарита по обороту, принятому разговором, поняла, что преимущество на ее стороне и прощения ждут от нее, а не она должна его вымаливать, – объяснитесь: я не знаю, чего желает ваше величество.

– Ну, что же, если хотите, я расскажу вам все.

Маргарита сделала движение, показавшее, что она готова слушать.

– Надо бы… – продолжал Генрих. – Но нет – это значит требовать от вас слишком много, друг мой…

– Говорите, государь, говорите.

– Надо бы вам навестить дочь мою Фоссез.

– Мне навестить эту девушку, которую все называют вашей любовницей, чего вы и сами не отрицаете?!

– Тише, тише, друг мой! Клянусь честью, подобными восклицаниями вы можете вызвать скандал, и я не знаю хорошенько, не доставите ли вы этим удовольствие французскому двору, потому что в письме моего брата Шико читал: «quotidie scandalum», что даже такому неучу, как я, понятно: «каждодневный скандал».

Маргарита вздрогнула.

– Для этого не надо знать по-латыни, это почти по-французски, – заключил Генрих.

– Но, государь, к кому могут относиться эти слова?

– Вот это-то для меня и загадка. Но вы поможете мне, друг мой, – вы так хорошо знаете языки.

Маргарита покраснела до ушей, тогда как Генрих, опустив голову, с рукой возле лба, казалось, искал, к кому из его придворных могло относиться quotidie scandalum.

– Хорошо, – проговорила королева, – вы хотите ради нашего примирения принудить меня к унизительному поступку. Во имя этого я повинуюсь.

– Благодарю, друг мой, благодарю.

– Но какая цель этого посещения?

– Самая простая.

– Надо же мне ее знать, если я не могу догадаться.

– Вы найдете Фоссез среди фрейлин, в постели, в их комнате. Эти женщины, вы знаете, очень любопытны и болтливы и могут довести ее до крайности.

– Стало быть, она боится чего-нибудь?! – воскликнула Маргарита с удвоившимся гневом и ненавистью. – Она хочет укрыться от них?..

– Не знаю. Знаю только, что ей необходимо покинуть комнату фрейлин.

– Если она хочет скрыться, так на меня ей нечего рассчитывать. Я могу смотреть сквозь пальцы на некоторые вещи, но никогда не стану соучастницей. – Маргарита ждала, какое действие произведут эти слова.

Но Генрих, казалось, ничего не слышал: он опустил голову и принял тот задумчивый вид, который поразил Маргариту за минуту перед этим.

– Margota, – говорил он. – Margota cum Turennio. Вот странное соединение двух имен – Margota cum Turennio.

Маргарита теперь побагровела.

– Клевета, государь! – воскликнула она. – Вы повторяете клевету!

– Какая клевета? – произнес Генрих самым естественным тоном. – Разве вы считаете это клеветой? Просто одна фраза из письма моего братца пришла мне на память: «Margota cum Turennio conveniunt in castello nomine Loignac». Решительно надо заставить кого-нибудь перевести это письмо.

– Оставьте эту игру, государь. – Маргарита содрогнулась. – Скажите мне прямо: чего вы от меня ждете?