Сорок пять

– Считайте, что это сделано, господин де Луаньяк; но в котором часу надо будет выступить из Парижа?

– Как только наступит ночь.

– Верхом или пешком?

– Верхом.

– Какое оружие?

– Полное вооружение: кинжал, шпага, пистолеты.

– В кирасах?

– В кирасах.

– Какие еще инструкции?

– Вот три письма: одно для господина де Шалабр, второе для господина де Биран, третье для вас; господин де Шалабр будет командовать первым отрядом, господин де Биран вторым, вы – третьим.

– Слушаю, сударь!

– Письма разрешается распечатать только на месте, когда пробьет шесть. Господин де Шалабр откроет свое у Сент-Антуанских ворот, господин де Биран – около Фобенского креста, вы – у ворот сторожевой башни.

– Надо ехать быстро?

– Насколько смогут ваши лошади, но так, чтобы вы не вызвали подозрений и не обращали на себя внимания. Из Парижа выезжайте через разные ворота: господин де Шалабр через ворота Бурделъ; господин де Биран через ворота Тампля, а так как вам ехать дальше всего, то вы поедете по прямой дороге, то есть через Сент-Антуанские ворота.

– Слушаю, сударь.

– Дополнительные инструкции находятся в письмах. Отправляйтесь.

Сент-Малин поклонился и сделал шаг к выходу.

– Кстати, – сказал Луанъяк, – отсюда до Фобенского креста скачите во весь опор; но оттуда до заставы поезжайте шагом. До наступления ночи еще два часа, у вас больше времени, чем нужно.

– Прекрасно, сударь.

– Вы хорошо поняли? Может быть, повторить?

– Не трудитесь, сударь.

– Добрый путь, господин де Сент-Малин.

И Луаньяк, звеня шпорами, ушел в свои комнаты.

– Четырнадцать в первом отряде, пятнадцать во втором и пятнадцать в третьем. Ясно, что на Эрнотона не рассчитывают и он не состоит в числе Сорока пяти.

Сент-Малин, раздувшийся от гордости, выполнил свое поручение, как человек значительный, но дисциплинированный.

Через полчаса после отъезда из Венсена, в точности следуя инструкциям Луаньяка, он проезжал заставу. Еще через четверть часа он уже был в казарме Сорока пяти.

Большая часть этих господ вдыхала в своих комнатах аромат ужина, уже дымившегося в кухнях их хозяев.

Так, благородная Лардиль де Шавантрад приготовила блюдо из барашка с морковью по-гасконски, с большим количеством пряностей, очень вкусное блюдо, к которому, в свою очередь, приложил некоторые старания Милитор, то есть он несколько раз потыкал железной вилкой, чтобы удостовериться, насколько разварилось мясо и овощи.

Также и Пертинакс де Монкрабо с помощью того странного слуги, которому он не говорил «ты», но который сам называл его на «ты», Пертинакс де Монкрабо упражнял свои кулинарные таланты, стараясь для целой компании сотрапезников. Общий котел, организованный этим ловким администратором, объединял восемь участников, дававших по шесть су за каждую трапезу.

Никто никогда не наблюдал, чтобы г-н де Шалабр что-нибудь ел. Можно было подумать, что он мифологическое существо, по самой природе своей свободное от каких-либо жизненных потребностей.

Единственное, что заставляло сомневаться в его божественном происхождении, – это его худоба.

Он смотрел на завтраки, обеды и ужины своих товарищей, как самолюбивый кот, который не хочет просить, но в то же время хочет есть и, чтобы успокоить голод, облизывает себе усы. Однако справедливость требует сказать, что, если его угощали, а это случалось редко, он отказывался, утверждая, что у него еще во рту последний кусок, и никак не меньше, чем кусок куропатки, фазана, красного рябчика, жаворонка, паштета из тетерева и самой дорогой рыбы.

Все блюда щедро и умело орошались вином Испании и Архипелага лучших марок – вроде малаги, кипрского и сиракузского. Легко видеть, что вся эта компания тратила деньги его величества Генриха III, как кому хотелось.

В конце концов, можно было судить о характере каждого по виду его частного помещения. Одни любили цветы и выращивали в черепках на окне тощие розовые кусты или желтоватую скабиозу; другие, как король, любили картинки, но не умели их так ловко вырезывать; третьи, как настоящие каноники, поселили у себя экономок или племянниц.

Господин д'Эпернон потихоньку сказал Луаньяку, что так как Сорок пять не жили внутри Лувра, то он может закрыть на это глаза, и Луаньяк так и поступил.

Тем не менее, как только начинал трубить горн, весь этот мирок превращался в солдат, подчиненных железной дисциплине, тотчас же вскакивавших на коней и готовых ко всему.

Зимой ложились в восемь, летом в десять; но спали только пятнадцать, другие пятнадцать дремали одним глазом, третьи пятнадцать не спали совсем.

Так как было всего половина шестого, Сент-Малин эастал всех на ногах и с разыгравшимся вовсю аппетитом.

Но одним словом он опрокинул все миски.

– На коней, господа! – сказал он.

И, оставив этим приказанием всех прочих мучеников в полном недоумении, дал объяснения господам де Бирану и де Шалабру.

Одни, застегивая портупею и закрепляя кирасу, проглатывали огромные куски, смачивая их большими глотками вина; другие, у которых ужин был не совсем готов, безропотно вооружались.

Только один г-н де Шалабр, затягивая портупею своей шпаги шпеньком, утверждал, что он поужинал уже час тому назад.