Сорок пять

Если бы их пути не пересеклись, Анри неуклонно продолжал бы идти к своей цели, не оглядываясь назад, не вздыхая о прошлом, не сожалея о будущем, но неожиданная встреча пробудила в нем сомнения, а вместе с ними — нерешительность. Он остался.

Два часа пролежал он, чутко прислушиваясь к дальней пальбе и с недоумением спрашивая себя, что могут означать более мощные залпы, которые время от времени перекрывали все другие.

Он был далек от мысли, что они означают гибель судов его брата, взорванных неприятелем.

Наконец, около двух часов пополуночи, гул стал затихать; к половине третьего наступила полная тишина.

Однако грохот канонады, по-видимому, не был слышен в доме, или же, если он туда проник, временные обитатели дома не обратили на него внимания.

“В этот час, — говорил себе дю Бушаж, — Антверпен уже взят; за Антверпеном последует Гент, за Гентом Брюгге, и мне вскоре представится случай доблестно умереть. Но перед смертью я хочу узнать, ради чего эта женщина едет во французский лагерь”.

После грохота канонады в природе наконец воцарилась тишина. Жуаез, завернувшийся в плащ, лежал неподвижно. Его одолела дремота, против которой на исходе ночи воля человека бессильна, но вдруг его лошадь, пасшаяся неподалеку, начала прядать ушами и тревожно заржала.

Анри открыл глаза.

Лошадь, стоя на всех четырех ногах и повернув голову назад, вдыхала ветер, который, переменившись с приближением рассвета, дул теперь с юго-востока.

— Что с тобой, верный мой товарищ? — спросил молодой человек, вскочив на ноги и ласково потрепав коня по шее. — Выдра, что ли, плыла и испугала тебя или тебе захотелось в уютное стойло?

Казалось, животное поняло его слова: словно силясь ответить хозяину, оно внезапным порывистым движением повернулось в сторону моря и, раздув ноздри, стало напряженно прислушиваться.

— Так, так! — вполголоса молвил Анри. — По-видимому, дело серьезнее, чем я думал: наверно, где-нибудь бродят волки, они ведь всегда следуют за войсками и пожирают трупы.

Лошадь заржала, опустила голову, затем быстрым, как молния, движением метнулась в западном направлении. Но Анри успел схватить ее за уздечку и остановить. Не разбирая поводьев, он вцепился в гриву лошади и вскочил в седло. Будучи отличным наездником, он быстро усмирил и сдержал коня.

Однако минуту спустя он услышал то, что раньше чутким слухом уловила лошадь, и с некоторым изумлением человек ощутил, что ему передается тот ужас, который овладел животным.

Немолчный ропот, подобный шуму ветра, низкий и в то же время пронзительный, доносился, казалось, и с севера, и с юга. Налетающие временами порывы холодного ветра, словно насыщенные влагой, вместе с доносившимся рокотом создавали впечатление, будто огромные волны разбиваются о каменистый берег.

“Что же это? — спрашивал себя Анри. — Ветер? Нет, ведь именно ветер доносит до меня этот гул, и я явственно различаю оба шума. Быть может, это поступь огромной армии? Нет, — он приник ухом к земле, — я бы расслышал ритмичную поступь, звон оружия, голоса. Может быть, это гул пожара? Опять же нет, ведь на горизонте ничто не светится, а небо, напротив, темнеет”.

Все нарастая, шум превратился в непрестанный грозный рокот, словно где-то вдали по булыжной мостовой везли тысячи пушек.

Такое предположение и возникло у Анри, но тотчас же было им отвергнуто.

— Невозможно, — сказал он, — в этих местах нет мощеных дорог, а в армии не найдется и тысячи пушек.

Гул приближался. Анри пустил коня галопом и въехал на ближайший пригорок.

— Что я вижу! — вскричал он, взобравшись на самый верх.

То, что он увидел, лошадь почуяла раньше него; заставить ее скакать в этом направлении он смог, только разодрав ей шпорами бока, а когда она достигла вершины пригорка, то встала на дыбы так, что едва не опрокинулась вместе со всадником. И лошадь и всадник увидели, что на горизонте от края до края расстилается ровная тускло-белая полоса, движущаяся по равнине гигантским кольцом по направлению к морю.

Полоса эта ширилась на глазах у Анри, словно развертывался кусок ткани.

Молодой человек все еще не мог разобраться в этом странном явлении, как вдруг, снова устремив взгляд на место, недавно им покинутое, он увидел, что луг залит водой, а ручей без видимой причины вышел из берегов и затопляет заросли тростника, каких-нибудь четверть часа назад отчетливо видные на обоих берегах.

Вода медленно подступала к домику.

— Глупец я несчастный! — вскричал Анри. — Как я сразу не догадался! Это вода! Фламандцы открыли плотины!

Он бросился к домику и принялся колотить в дверь, крича:

— Откройте! Откройте!

Никто не отозвался.

— Откройте, Реми! — еще громче закричал молодой человек, от ужаса теряя самообладание. — Это я, Анри дю Бушаж! Откройте!

— О, вам незачем называть себя, граф, — ответил изнутри Реми, — я давно узнал вас, но предупреждаю: если вы взломаете дверь, то найдете за ней меня с пистолетом в каждой руке.

— Стало быть, ты не хочешь понять меня, безумец! — с отчаянием в голосе завопил Анри. — Вода! Вода! Вода!