Сорок монет

Не плачь, бедняк, ты станешь подобен льву.

— Да услышит тебя бог! — воскликнул старый Оразмухаммед. — Пусть никогда не узнаешь ты болезней! Ты доставил нам большую радость. В мое старое тело ты вдохнул силу и молодость! — Он посмотрел на юношей и продолжал: — «Хорошего — понемножку», — говорят старики. На сытый желудок хорошо слушать стихи. Но мы давно сидим и утомили хозяина. Да и у каждого из нас завтра тысячи дел. Даже мне, старику, наверное, до самой смерти не видать покоя. Из Хивы прибыл караван Карсак-бая. Он привез маш и джугару. Мать моих сыновей давно уж состарилась, и трудно ей работать, но и она соткала маленький коврик. Если я завтра не сменяю его на маш или джугару, в доме нечего будет есть.

Кемине заинтересовался:

— Оразмухаммед! Кто ведет караван Карсак-бая?

— Наверное, Эсен-мурт [7], племянник кривого Акы, что живет на краю пустыни. Никому, кроме него, Карсак-бай не доверит свой товар.

— Но говорят, Эсен-мурт хотел жениться на младшей дочери Карсак-бая и это их поссорило, — сказал кто-то из гостей. — А может быть, люди говорят неправду?

— Э, кто их разберет, — махнул рукой Оразмухаммед и обратился к Кемине: — А ты что, хочешь присоединиться к каравану?

— Да, мне нужно съездить в Хиву.

Оразмухаммед не одобрил:

— До Хивы дорога дальняя. Впереди зима. В наши годы нельзя пускаться в такой путь.

Шахир усмехнулся, слушая слова одногодка.

— Ты считаешь меня стариком? Да ты не смотри, что у меня борода седая. Сил у меня много. И я напишу еще много стихов.

— Дай бог, дай бог! — ответил Оразмухаммед, оглядывая крепкую, статную фигуру шахира. — Смотри, ты сам должен знать свои возможности. «Не удерживай друга — пусть не упустит своей выгоды, врага не удерживай — пусть не узнает твоей тайны», — говорили раньше.

— Мой уважаемый гость привез из Хивы радостную новость, — сказал Кемине и поведал соседям о приглашении Нурмета. — Вы знаете, как я люблю книги. И если я не увижу их, не буду спокойно спать. Может быть, эти книги нужны народу и я смогу помочь Нурмету.

Оразмухаммед за все свои шестьдесят лет не раскрыл ни одной книги, но знал, что в них заключена великая сила. Выслушав Кемине, он сказал:

— Если ты думаешь, что они могут быть полезны народу, поезжай. Пусть светлым и легким будет твой путь. А о караване я завтра все узнаю. Если его ведет Эсен-мурт, он долго не задержится. Звук караванного колокольчика отражается в его ушах звоном золотых монет.

Когда люди разошлись, Хайдар внимательно оглядел кибитку друга. В кошме, закрывавшей дымовое отверстие, светились дыры, через которые могла бы пролезть кошка. Он не увидел ни одной вещи, которую ему хотелось бы иметь самому.

Хайдар долго сидел, уставившись потухшими глазами в одну точку, и размышлял. Потом заговорил, тщательно подбирая слова, чтобы друг правильно его понял:

— Я наблюдал, как слушали тебя люди, и уверился, что они высоко тебя ценят и уважают. Я был поражен. Ведь у себя на Лебабе каждый раз, когда я слышал твое стихотворение «Нищета», думал с грустью: если из уст твоих льются такие скорбные слова, самому тебе тоже плохо. Я сильно горевал, думая о твоей бедности. Но… но, оказывается, ты очень богатый человек! Богатый! Хоть у Карсак-бая, о котором здесь говорили, сундук полон золота и серебра, у тебя дом полон любовью народа. Хвалить человека в лицо считается неприличным… Но ты хорошо понимаешь, о чем я толкую. В старину говорили, — «Богатство подобно грязи, прилипшей к руке, — смоется и уйдет…». А такое богатство, как твое, мой друг, имеет не каждый. Оно достается только счастливым. Счастливым!

Кемине слушал слова друга, идущие от сердца, молча. Хайдар увидел увлажненные глаза шахира. Он понимал, что слезы эти не от печали, — от радости.

Курбанбагт-эдже постелила гостю постель. Жесткая шерстяная подушка показалась уставшему путнику мягче пуховой. Кемине лег рядом, укрывшись своей старой шубой. Хайдар уснул сразу, как только прикоснулся к подушке. Но Кемине долго не мог сомкнуть глаз. В его ушах звучали слова друга: «Оказывается, ты очень богатый человек!»

Пробыв у поэта два дня, на рассвете третьего Хайдар собрался в путь. Кемине проводил его.

Вечером того же дня пришел Оразмухаммед и сообщил, что караван отправляется. За чаем Кемине держал семейный совет. Сыновья, хорошо знавшие характер отца, не говорили ему «поезжай» или «не поезжай». Они почтительно сказали: «Тебе видней, отец, что делать. Не нам учить тебя». Но Курбанбагт-эдже, с тех пор, как услышала разговор про поездку мужа, потеряла покой. Она не могла ни есть, ни пить. Думала только о том, как отговорить Кемине от опасного путешествия. Она надеялась на поддержку сыновей и рассердилась.

— Это почему вы не можете дать совет? — набросилась на них Курбанбагт-эдже, всхлипывая. — У вас уже борода растет. Стыдитесь!.. Ваш отец стар и слаб, а дорога дальняя. Вас должно беспокоить здоровье отца…

— Ты, мать, не сердись. Хоть дорога и дальняя, зато знакомая, — попробовал Кемине успокоить жену.

Но Курбанбагт-эдже не унималась. Ее резкий голос перешел в крик: