Сорок монет

«У нее прекрасные, как весеннее небо, глаза, — подумал он. — В них можно смотреть бесконечно».

— Вот видишь, — вмешался в разговор Бекмурад, — выходит, ты неправа. Мужчина сумел бы объяснить, почему это нравится, а это — нет.

Слова брата словно подстегнули ее. Снова стала она прежней Менгли.

— Почему же? — насмешливо ответила она. — Просто я не хотела говорить, боясь, что вы все равно не поймете. Но если хотите, слушайте. В этой книге нет ничего, кроме загробного мира, как будто для людей самое главное — конец света. Нам надо еще разобраться в том, что происходит вокруг нас, а уже потом раздумывать об аде и рае.

— Аллах создал и тот и этот мир, — сказал Човвур, — и человек вправе….

— Подожди, — остановила его Менгли. — Если так, ответь мне: почему одни всю жизнь гнут спину, а другие только и знают, что набивают живот? Почему мы с мамой ткем ковры, а нежатся на них другие? Почему у меня и моих подруг только по одному платью, а дочери бека меняют их чуть ли не каждый день? Что я, хуже их, глупее или не умею работать? Ну, скажи!

Човдур и Махтумкули молчали, застигнутые врасплох такими вопросами. Бекмурад хотел было остановить Менгли, но она отмахнулась от него и продолжала:

— Вот вы ученые люди, скажите, почему так устроен мир? Вчера люди Ханали взяли у Гулялек последнего жеребенка, а отца Акджамал нукеры забрали за то, что он вовремя не заплатил подати. А если ему нечем платить? — Менгли вдруг устыдилась своей горячности и уже тише добавила: — Вот о чем я хочу читать в книгах.

«А ведь она права, — думал Махтумкули, возвращаясь поздно вечером домой. — Ученые, поэты должны помочь людям лучше устроить свою жизнь».

Он вспоминал глубокие глаза девушки и улыбался в темноте.

Так родилась его любовь к Менгли.

Два года учебы в медресе не погасили этой любви. И когда поэт вернулся в родной аул и снова увидел Менгли, его ужаснула мысль о том, что он мог так долго жить вдали от любимой.

Они случайно встретились на берегу Атрека. Менгли вспыхнула и вся потянулась к нему. Но тут же опомнилась и смущенно потупилась.

— Ты вернулся? — сказала она еле слышно.

Махтумкули шагнул к ней и протянул свернутые в трубку листки:

— На, прочитай. Это я написал для тебя, Менгли.

Ока спрятала листки под платок и, не поднимая головы, быстро пошла к аулу.

И потом было много стихов о любви, переписанных начисто старательным Клычли. Они делали вышитую букчу — матерчатую сумку Менгли — все тяжелее и тяжелее. Каждый раз, засыпая, девушка нащупывала в темноте узор букчи, нежно гладила его, и содержимое отвечало ей слабым шуршанием. Ей незачем было доставать листки — каждое слово Махтумкули билось в ее сердце.

Они были молоды и не умели беречь свое счастье.

Ранним утром, принарядившись, Давлетмамед пошел к родителям Менгли. Они сразу поняли, что неспроста молла явился в такую рань. А он вел беседу не спеша, издалека подходя к самому главному. Он говорил о добром соседстве, о давней дружбе двух семейств, напомнил, что Бекмурада и Махтумкули водой не разольешь. Пора было бы и сказать то, ради чего он пришел, да все не решался Давлетмамед, все медлил.

Он не сомневался в ответе, и все-таки у него отлегло от сердца, когда Аннакурбан на его предложение породниться сказал:

— Что же может быть лучше, Давлетмамед?

Но рано было радоваться. За этими словами последовали другие:

— Только… Видишь, какое дело…

Давлетмамед нахмурился.

— Я слушаю тебя, сосед, говори.

— Ханали прислал сватов.

Ханали… Вот оно что! Если есть чем поживиться, богатые всегда тут как тут.

— Он что же, себе в жены хочет взять твою Менгли? — Горечь и обида прозвучали _в в голосе Давлетмамеда.

Хозяин опустил голову, — ранний гость задел больное место.

— Хочет женить своего сына, Мамед-хана, — тихо сказал он. — У кого много золота, тот все может. Совсем недавно Мамед-хан привел в свой дом молодую жену. И вот опять… Конечно, такая хозяйка, такая мастерица, как Менгли, будет ценным приобретением.

— Ну, и как ты решил, сосед? — Давлетмамед спросил почти спокойно.

— Ты не думай обо мне плохо, Давлетмамед, — вздохнул хозяин. — Сам знаешь, как иметь дело с ханами. Но я им ничего определенного не обещал. Подождем, посмотрим, что будет дальше. Может быть, аллах смилуется над нами и все обойдется по-хорошему.

Давлетмамед тяжело поднялся.

— Не ожидал я, — сказал он, глядя изучающе, словно видел впервые соседа. — Бедняк хочет породниться с ханом. Только я не помню случая, чтобы после этого человек до конца дней своих ел мед с мягким чуреком. Смотри, и Менгли работницей сделают, и тебя, того и гляди, к рукам приберут. Прощай. Аннакурбан остановил его:

— Не обижай меня, Давлетмамед. Я же не отказываю тебе. Еще раз говорю: рад отдать Менгли твоему Махтумкули, приходите, столкуемся.

Старые глаза Давлетмамеда радостно сверкнули.

— Вот это определенный ответ, — сказал он, пожимая руки Аннакурбана. — Спасибо. Пойду обрадую сына.

Он нашел Махтумкули в кузнице.

— Посмотри, отец, по-моему, получилось неплохо, — сын протянул ему только что законченную гуляка.