В камерном блоке сначала зашли в камеру Гесса. Он начал жаловаться на свою тяжелую долю, много говорил о своих болезнях, в частности, о постоянных сильных болях в области сердца и желудка, жаловался на общую слабость и больные ноги, а также на плохое состояние нервной системы. При этом Гесс отметил хорошее медицинское обслуживание и особенно американским врачом капитаном Смитом. В конце подготовленной жалобы, тезисы которой мы уже видели в его черновой тетради во время цензуры, Гесс стал просить генерала освободить его из тюрьмы перед Рождеством и дать возможность “провести остаток жизни в семье с родными, с которыми он не виделся долгих 19 лет. Если же это невозможно, – продолжал Гесс, – то тогда поместите в госпиталь, где бы можно было полностью поправить пошатнувшееся здоровье”. А может, ему разрешат съездить на Рождество домой, а потом он вернется обратно? Генерал удивленно на него посмотрел и пообещал сделать все, что от него зависит. Затем генерал, которого сопровождали директора, тюремные врачи, адъютант генерала, офицеры из окружения, а также юридический советник Прайс прошли к камере Шпеера. В ответ на вопрос генерала о здоровье и весе, Шпеер ответил, что вес у него нормальный, поправляться он не хочет, жалоб и вопросов у него нет.
Неожиданная сцена произошла в камере Шираха. Тот с раздражением стал жаловаться генералу на американского директора, который, по его словам, “единственный из всех директоров игнорирует указания врачей и ведет войну с безоружным заключенным”. (Кстати, постоянная вражда между Ширахом и американским директором давно уже не тайна. Но ее причины просто непонятны.) “Американский директор, видимо, забывает, – заявил Ширах, – что рано или поздно ему придется отвечать за свои неправомерные действия”. Он, Ширах, якобы не раз просил, чтобы на обед американцы давали черный хлеб, который необходим ему для поддержания здоровья, но американский директор майор Федушка игнорирует его просьбу. Даже в советский месяц, продолжал Ширах, он регулярно получает черный хлеб. Директора были заметно возмущены наглостью Шираха. На очередном заседании директора решили наказать его. Английский директор предложил лишить Шираха на неделю газет и сигарет. Старший французский надзиратель Ферри, исполняющий обязанности директора, был еще категоричней – на две недели. Заключенные были предупреждены о том, чтобы со своими жалобами они обращались, как того требует Устав тюрьмы, прежде всего к председательствующему. Другое предупреждение относилось к тому, чтобы в камерах заключенные находились в тюремной форме, а не в роскошных пуловерах и свитерах, полученных в подарок от родственников к Рождеству, в которых они предстали перед инспекцией. Даже надзиратель, открыв камеру Шираха, опешил от неожиданности, увидев заключенного в красивом дорогом свитере. (Цензура пропустила эти свитера, но при условии, если заключенные будут их одевать под тюремную форму.)
Последнее время, особенно после того, как Ширах отказался подписать документ о передаче наследства в пользу своей сестры, он стал получать дорогие подарки от сыновей. Пополнилась его коллекция курительных трубок. Заключенный щеголял в дорогом нижнем белье. Мне запомнилось и мыло Шираха – с изысканным тонким ароматом, в красочной упаковке, на которой было написано: “Наша фирма – поставщик двора Ее Величества королевы Англии Елизаветы II”.
Две цензуры – перед Рождественскими праздниками и Новым годом – прошли напряженно. На имя заключенных пришло около 30 писем с поздравлениями из США, Англии, Западной Германии. Содержание всех писем почти однотипное – их помнят, ждут, желают свободы. По Уставу подобные послания вручать запрещено, разрешаются письма только от родственников. Но я тогда подумала о другом: выходит, и в Америке и в Англии находятся люди, сочувствующие нацистам.
29 декабря 1959 года состоялось последнее заседание врачей. Председательствующий американский врач начал свое сообщение со здоровья Гесса. Он отметил, что последнее время Гесс не страдал отсутствием аппетита и поправился почти на 15 килограммов. Теперь он весит около 60 килограммов.