Сорок имен скорби

— Предлагаю условие: я оставлю видак и прочее барахло, а ты отпустишь парня. Не знаю, что он там натворил, может, ты имеешь полное право его метелить, но связать человека по рукам и ногам и держать его в подвале нельзя. Неправильно это.

Мальчишка все еще ломился в дверь, завывая, как привидение.

— Заткнись, — призвал мужчина, обращаясь к лестнице. — Это недоносок — долбаный истерик.

— Да, видно, что он расстроен. Слушай, друг, мне надо двигать.

Хорек отошел от двери, приблизился к лестнице.

— Кийт, — приказал он резко, — спускайся немедленно.

— Еще чего! Я сваливаю!

Мужчина стал на нижнюю ступеньку, держа пистолет в тридцати сантиметрах от ляжки парня, и нажал на спуск.

Тот взвизгнул и свалился по ступенькам, зажимая бедро. Он покатился по бетонному полу, где мужчина пнул его в подбородок с такой силой, словно хотел забить гол. Парень замер.

— О господи. — Вот и все, что смог выдавить из себя Выдра; он повторил это раза два. — Не надо вам было это делать.

— Сядь в это кресло.

— Нет, сэр. Возражаю. Очевидно, вы не в себе, но давайте реально смотреть на вещи. — Нет уж, он ни за что не даст себя связать. Помешанный хорек.

— Сядь в кресло — или тоже получишь пулю.

— Он разбудил бабусю, — неожиданно донеслось с верхней ступеньки лестницы, где, ухватившись за перила, стояла теперь женщина. — Чертовы крики. — Она спустилась на две ступеньки и встала над Кийтом. — За это я тебе всю рожу мочой залью.

— Этот тип проник к тебе в дом, Эди. Он хотел украсть твой видеомагнитофон.

Женщина посмотрела на Выдру:

— Между прочим, этот видеомагнитофон очень много для меня значит. С ним связаны сентиментальные воспоминания.

— Хорошо. Ясно. Считайте, я его уже вам вернул за вознаграждение, понимаете, о чем я?

— Хрен знает что, Эрик. Давай его убьем.

— Я тоже балдею от видео, слышите? Мы с женой все время берем в прокате Клинта Иствуда. Мне сам Клинт нравится, а она тащится от историй про всяких его сестренок и подружек. Поглядеть классный фильмец, да под попкорн, мы это обожаем! — Заговори им зубы, пробуди в них доброе, с копами этот трюк иногда творит чудеса.

— Стреляй в него, Эрик, — с чувством произнесла женщина. — Пальни ему в живот.

— Послушайте, ребята… Эди, Эрик… Я так понимаю, меня тут не жаждут видеть, так я просто уйду, а? Отправлюсь восвояси. Простите за неудобство и там прочее. Приношу извинения.

— Фургон у дома, синий, это твой?

— «Шеви», да. На самом деле, Эрик, я припарковался в плохом месте. Тачка мешает убирать снег. Ее отбуксируют, если я ее не передвину.

Мужчина никак на это не отреагировал. Он опускал ствол, целясь Выдре в живот.

— Эрик… — Женщина спустилась еще на две ступеньки и пристально посмотрела на Эрика и Выдру. Что-то у нее было не то с лицом. — Может, сломаешь ему нос?

Выдра прикинул на глаз расстояние до пистолета. Хорек держал его в руке и продолжал целиться ему в живот.

— Хочу увидеть такую штуку, — продолжала женщина. — Услышать, как кость ломается, и все такое.

Мальчишка пошевелился, и Эрик, повернувшись, пнул его по голове. Теперь или никогда. Выдра врезал хорьку от души, погрозил рукой женщине — и вот он уже наверху, пальцы на ручке двери. Дверь уже распахивалась, когда сзади, куда-то между бедер, в него вошла пуля. Он опрокинулся навзничь, упал на парня и зверски ударился головой о бетонный пол.

Один сокамерник однажды рассказывал Выдре, каково это, когда в тебя стреляют. Пули, эти маленькие паршивки, страшно горячие, и тебя словно каленым железом протыкает. Теперь Выдра убедился — так оно и есть.

Мужчина высился над ним, громадный, как Кинг-Конг. Таким, наверное, я кажусь Самосвальчику, подумал Выдра. Интересно, Марта скоро начнет беспокоиться?

Руки мужчины сомкнулись у него вокруг шеи. Сильные пальцы пережимают дыхательное горло.

— Сломай ему нос, — снова попросила женщина. — Зачем тебе его душить, если ты можешь сломать ему нос?

И — аккуратно, рукояткой пистолета, — мужчина именно это и сделал.

33

Делорм сидела в полутьме кухни, допивая третью чашку «Нескафе». Перед ней высилась стопка пересланных Дайсоном папок. Ей нравилось заниматься на кухне чем угодно, кроме готовки. На тарелке лежали забытые остатки ужина из полуфабрикатов.

Папки тоже были почти забыты, и Делорм размышляла о трех «Ф». Если она собиралась что-то делать с квитанцией о покупке яхты, найденной в бумагах Кардинала, ей надо было пройти через эти «Ф»: февраль, франкоканадцы, Флорида. Как может подтвердить любой, кто бывал во Флориде в этом месяце, Флоридский залив в феврале превращается в Квебекский. Майами становится приморским Монреалем. Кубинский акцент резко идет на убыль, каждый второй автомобильный номер гордо заявляет: «Je me souviens» [26]. С приходом февраля официанты и коридорные в очередной раз принимаются костерить канадцев. От них, мол, чаевых дождешься, когда рак на горе свистнет.