Сорок бочек арестантов

- Где тут моя мамина маламурочка? Иди ко мне, моя сыночка гнусная! - причитала Калерия, вытаскивая из сумочки объемистый сверток, явно набитый каким-то импортным деликатесом. И тут Бусик, лежавший до того в своем, ставшем ему уже просторным, кресле, издал сдавленный писк и бесформенным кулем свалился на пол. Он скулил и полз по ковру, волоча за собой задние лапы, с таким видом, как будто это не он, а совершенно другой, незнакомый нам здоровый и жизнерадостный кот, полчаса назад скакал по комнате и делал «лапками тынц-тынц» под восторженные вопли студенческой шайки. Подхватив страдальца на руки, Каля немедленно ощутила потерю. За две недели Бусик потерял добрую половину своего чемпионского запаса - и видение ехидно ухмыляющегося Вили с угла Торговой и Софиевской немедленно возникло в калином воображении.

- Ну? - с интонацией Великого Инквизитора повернулась она к племяннику, наглядным жестом взвешивая на вытянутых руках несостоявшегося рекордсмена - Ну и?

- Тетя, вы не поверите, но он не ел. Он не ел ничего с самой той минуты, как вы вышли со двора. Он так страдал, он так плакал, что я ничего не впихнул в него из того, что вы оставили. Я варил курочку - он не ел. Я грел биточки - он тоже не ел. Он даже паштетик не ел... А как он плакал - так вот соседи соврать не дадут. Мне пришлось крутить им музыку, а то они спать не могли, как он страдал... Все-таки он вас очень любит!

По калиной щеке скатилась слеза, величиной с брильянт в ее ушах. Не выпуская кота из рук и не снимая парадное, надетое за границу платье, она ринулась на кухню.

Лежащий на ее объемистой груди котик, удобно устроив голову на калином плече, бросил молниеносный взгляд в честные глаза студента.

И что вы думаете, хоть одна сволочь во дворе рассказала Кале правду?

РИДНА ХАТА

Платаны кипели зеленым кружевом, вздымая арку над булыжниками Пушкинской. Долгий майский вечер заканчивался над Приморским бульваром, со стороны вокзала турецким флагом сближались тоненький серпик месяца и первая звезда. Я обнимал за плечи Светочку и вдыхал запах солнца из ее ослепительно черных волос. Мы проказёнили все на свете, мой институт и Светочки но театрально-художественное и шли пьяные от праздника непослушания, целого дня, проведенного на ногах и бесконечной болтовни обо всем, что неразборчивым ворохом наполняло тогда наши головы.

- Зайдем к папе? - предложила Света - я только скажу, что все в порядке и пойдем гулять дальше.

Мы спустились по Кирова, свернули на Белинского и постучались в серую облупленную дверь, за которой скрывались лучшие в городе мастерские художников.

Раньше мне часто доводилось проходить мимо них и я всегда с интересом заглядывал в огромные окна, за которыми какие-то удивительные люди перетаскивали с места на место подрамники и холсты, одевали полотна рамками, пили чай с другими удивительными людьми, а иногда удавалось даже увидеть, как они пишут что-то на повернутых спиной к окнам мольбертах с вдохновенно-сосредоточенным выражением лица. Правда, в окно было видно только заднюю сторону картин с перекрестьем планок и фанерными треугольниками по углам подрамника.

Иосиф Меерович, Светкин папа, принял нас так же доброжелательно-равнодушно, как, по всей видимости, принимал всех многочисленных посетителей своей мастерской - приятных или неизбежных, но одинаково отвлекающих от работы.

Мы со Светочкой были усажены и снабжены чаем, Иосиф Меерович натренированными движениями вынимал со стеллажа и расставлял под стенами свои работы. Мне стало понятно, почему живопись для него значит больше, чем весь остальной мир.

Мы ни слова не говорили о его картинах. Он показывал, я смотрел. Бездарное и пустопорожнее обсуждение того, что можно только видеть и ощущать, одинаково унижает и автора, и зрителя. Болтали о ерунде - о книгах, об идиотизме окружающей жизни, забавных историях из жизни Иосифа Мееровича и о смешных случаях в Светочкином училище. Зашла речь о нескольких выставках, проходивших в городе за последние месяцы. И тут Светочка подпрыгнула на месте и заголосила, что она обязана была сегодня посетить выставку каменец-подольского художника с какой-то очень украинской фамилией и назавтра сдать в училище сочинение с искусствоведческим обзором увиденного.

Это было очень плохо. Училище не отличалось либеральным взглядами на выполнение студентами своих обязанностей. Светочка была расстроена и испугана.

- Ничего страшного, - сказал Иосиф Меерович. - У меня тут есть и ручка, и тетрадка.

- Да, но я же не знаю, о чем писать - не успокаивалась Светочка - я же не видела выставки, а там надо и названия картин написать, и что на них нарисовано, и что я по этому поводу думаю.

- Ничего страшного, Светочка, это же советская выставка. Ее не обязательно смотреть, чтобы все о ней понять. Персональная выставка, украинский художник, выставка приехала после Киева, вас на нее массово погнали - что еще нужно знать? Бери бумагу и пиши.