Сорочья усадьба

На следующий день, уже к вечеру, я стояла в красной комнате и, глядя в высокие стрельчатые окна, наблюдала, как удлиняются, закрывая собой ближнее пастбище, тени. На горизонте, пробиваясь сквозь ветки деревьев, пылало солнце. Казалось, стены дома вокруг меня дышат, и я представляла себе дедушку, каким бы он сам хотел остаться у меня в памяти: в своей любимой серой шерстяной фуфайке и резиновых сапогах; он собирает грецкие орехи (их много падало с дерева, растущего под окном), время от времени выпрямляется, чтобы кинуть мне орех, и, обнажая вставные зубы, хрипло смеется.

Когда я слушала тишину дома, когда стояла рядом с ним, в тени или на солнце, мне всегда становилось удивительно покойно на душе. Дедушкино присутствие я ощущала в каждой комнате. Как только архитекторы и строители закончат свое дело, он умрет окончательно. Особенно остро его присутствие чувствовалось в «зверинце». Накануне вечером, снимая шкурку с кролика, обрабатывая ее солью и раскладывая для сушки, я все время чувствовала, что он где-то рядом, что он дышит мне в ухо и направляет движение моих рук. Во время работы я разговаривала с ним, приводила тысячи поводов своего приезда, уверяла, что не хочу обновлять этот дом и навсегда изгнать отсюда его дух.

Грецкие орехи теперь никто не собирал, они валялись кучками в траве, отсыревая в вечерних сумерках. По гравию дорожки на квадроцикле медленно катил Сэм. Должно быть, он заметил меня, потому что остановился и помахал рукой. Повинуясь внезапному чувству, я открыла окно и высунулась так, что чуть не вывалилась.

— Эй, — закричала я, — ты во сколько кончаешь работу?

— Скоро! — прокричал он в ответ.

— Заходи, чего-нибудь выпьем!

Он поднял оба больших пальца вверх и дал газу. И через несколько секунд пропал за поворотом дороги, а вместе с ним и две собаки. Вдалеке из печных труб деревенских домиков поднимался дым, смешиваясь с вечерним туманом.

Я вернулась к письменному столу и с удовлетворением посмотрела на то, что успела сделать. От темы я отклонилась, но мне не хотелось прерывать работы, и, подняв голову от стола в следующий раз, с удивлением увидела, что в комнате становится темно. Ну, для одного дня вполне достаточно. Я включила принтер и распечатала все, что наработала, и теперь еще оставалось время, чтобы принять душ и приодеться. Успела как раз, когда раздался звонок в парадную дверь.

— Пробовал зайти через кухню, да там было закрыто, — хмуря брови, словно это задело его лично, сказал Сэм.

— Да, извини. Это я закрыла, так, на всякий случай.

Он криво усмехнулся.

— Сразу видно, городская. Здесь у нас никто не запирает дверей.

— Кто знает, может, и стоило бы.

Кажется, на щеках моих проступил румянец.

— Ладно, не обижайтесь.

Волосы его были влажные, от него пахло дезодорантом. Вместо свитера он надел фланелевую рубашку, а вместо резиновых сапог — кеды.

Мы уселись за круглый кухонный стол, который стоял в эркере. Я налила ему пива из бутылки, обнаруженной в холодильнике, а себе красного вина, которое нашла в кладовке.

Тени постепенно густели, а с последним лучом солнца совсем исчезли, а мы с Сэмом все сидели и болтали о том о сем. Солнце село, и нежно-голубое небо окрасилось золотом и багрянцем. В комнате становилось все темней, но никто и пальцем не пошевелил, чтобы включить свет. В окне за его спиной видно было, как сороки совершают по лужайке последнюю прогулку, словно они наблюдали за домом и чего-то ждали. Когда мы умолкали, наступала полная тишина, и бормотание холодильника лишь подчеркивало ее.

Стаканы опустели, и я налила по второй. Мы рассказывали друг другу о себе, и мне было даже интересно. Он работает здесь уже три года и стал правой рукой Джоша, у него теперь больше обязанностей, но и свободы больше. Один зуб у него сломан, упал с мопеда, и когда он умолкал, видно было, как кончиком языка он ощупывает дырку. Я в свою очередь сообщила, что приехала поработать над диссертацией, но о чем моя диссертация, он не спросил, поэтому я добавила, что просто хочу пожить здесь, пока дом еще не перестроили, вспомнить время, когда дедушка был еще жив.

— Понимаю, мне бы тоже на вашем месте захотелось бы приехать, — сказал он. — Перемены всегда переносишь трудно.

Я спросила, говорил ли он с Джошем о продаже фермы, знает ли об этом Джош.

— Знает. И радости для него от этого тоже мало.

— И что он сказал?

— Да так, ничего особенного.

Но по лицу его я видела, что это не так, что на самом деле управляющий наговорил много. Еще бы, он начинал здесь двадцать с лишним лет назад простым рабочим, проработал на этой ферме всю свою сознательную жизнь, здесь у него выросли дети. Что станет с его семьей, когда продадут ферму? Я боялась ненароком столкнуться с Джошем, боялась встретить его осуждающий взгляд. Наверняка он думает, что во всем виновата я.

— Думаю, скоро останусь без работы.

Лицо Сэма снова помрачнело, таким я видела его вчера.

— Вовсе не обязательно, — сказала я. — Тот, кто купит ферму, скорей всего, оставит все, как было.