Сорняк, обвивший сумку палача

День был идеальный. Яркие призмы росы сверкали, как бриллианты, в траве, хотя я знала, что в разгар дня они испарятся под солнцем.

Испарятся под солнцем! Разве не это припасла вселенная для всех нас? Наступит день, когда солнце взорвется, как красный шар, и каждый на земле быстрее, чем за фотовспышку, превратится в углерод. Разве Книга Бытия не об этом говорит? Ибо прах ты и в прах возвратишься. Это намного больше, чем нудная старая теология. Углерод — великий уравнитель, мрачный жнец.

Бриллианты — не более чем углерод, но углерод в кристаллической решетке, сделавшей его самым твердым из известных минералов в природе. Это путь, по которому мы все идем. Я уверена. Нам предназначено стать бриллиантами!

Ах, как волнительно думать о том, что еще долго после конца света будет существовать то, что останется от наших тел, превратится в сверкающую пургу из бриллиантовой пыли, несомую в вечность в красном сиянии умирающего солнца.

Что до Руперта Порсона, для него этот процесс уже начался.

— Я очень сомневаюсь, Хэвиленд, — говорила тетушка Фелисити, — что они будут проводить службу. Вряд ли это правильно в свете произошедшего.

— Англиканская церковь, Лисси, — ответил отец, — подобно времени и приливу, не ждет ни одного человека. Кроме того, он умер в приходском зале, а не в самой церкви.

— Возможно, — сказала она, фыркая. — Тем не менее я буду вне себя, если окажется, что мы проделали весь этот путь пешком напрасно.

Но отец оказался прав. Идя вдоль каменной стены, окружавшей, словно затянутый ремень, возвышавшийся над рекой церковный двор, я увидела верх синего «воксхолла» инспектора Хьюитта, осторожно выглядывавший в конце тропинки. Самого инспектора не было видно, когда мы ступили на порог и вошли в церковь.

Утренняя молитва была столь же торжественна, как заупокойная месса. Я точно это знаю, потому что мы, де Люсы, — католики; на самом деле мы привилегированные члены клуба. Нам выпала наша доля гонений и бегства. Но мы регулярно посещаем Святого Танкреда из-за его близости и потому что викарий — большой друг отца.

«Кроме того, — как говорит отец, — вести дела с местными — наш непременный долг».

Этим утром церковь была набита под завязку. Даже балкон под колокольней кишел людьми из деревни, стремившимися попасть как можно ближе, не оказавшись при этом невежливыми, к Месту Преступления.

Ниаллы нигде не было видно. Я сразу же обратила внимание. Миссис Мюллет и ее мужа Альфа тоже. Если я знаю нашу миссис Мюллет, в этот самый момент она бомбардирует Ниаллу сосисками и вопросами. «Потчует и пытает», как это называет Даффи.

Синтия уже стояла на коленях в середине первого ряда, молясь каким-то богам, которых хотела подкупить, перед началом службы. Она всегда первая опускалась на колени и первая вскакивала. Иногда я думала о ней как о духовном рулевом Святого Танкреда.

Первый раз, поскольку дело касалось того, кого я знала лично, я ждала службу с нетерпением. Викарий, как я ожидала, изречет что-нибудь вдохновленное кончиной Руперта — со вкусом, но назидательное. «В разгар жизни мы рядом со смертью» — таково мое предположение.

Но, когда викарий взошел на кафедру, он выглядел странно подавленным, и дело было не только в том, что Синтия провела указательным пальцем в белой перчатке по деревянной подставке, на которой стояли разрозненные экземпляры гимнария[61] и «Книги общей молитвы». Фактически викарий вообще не упоминал о происшествии до самого конца службы.

— В свете трагических обстоятельств минувшего вечера, — произнес он тихим торжественным голосом, — полиция попросила, чтобы приходской зал был доступен для них, пока они не закончат работу. Следовательно, только этим утром наши обычные закуски будут сервированы в доме священника. Желающие сердечно приглашаются присоединиться к нам после службы. А теперь Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух…

И все! Никаких высказываний на тему «незнакомца среди нас» вроде тех, что он изрекал, когда Горация Бонепенни убили в Букшоу. Никаких размышлений о бессмертии души… Ничего.

Если быть абсолютно честной, я чувствовала себя обманутой.

Никогда не получается выскочить из церкви, по крайней мере из Святого Танкреда, на солнце, как пробка из бутылки. Всегда приходится остановиться у двери, чтобы пожать руку викарию и сделать несколько обязательных замечаний по поводу проповеди, погоды или урожая.

Отец выбрал проповедь, Даффи и Фели — погоду (свиньи!), Даффи прокомментировала замечательную ясность неба, а Фели — тепло. Так что выбора у меня было мало, а викарий уже пожимал мне руку.

— Как дела у Мэг? — спросила я. Правду говоря, я совершенно забыла о Мэг до настоящего момента, и этот вопрос пришел мне в голову только сейчас.

Лицо викария слегка побледнело, или мне показалось?

Он глянул налево, затем направо, очень быстро. Синтия болталась на улице среди надгробий, уже на полпути к дому священника.

— Боюсь, не могу тебе сказать, — сказал он. — Понимаешь ли, она…

— Викарий! У меня к вам малоприятный разговор, вы знаете!