В самом начале их любви, когда они с Сэгавой только-только стали близки, братец однажды провожал её пешком из чайной «Гисюн» до угла её дома. Когда они проходили по улице Такэкаватё, на пути им попалась галантерейная лавка «Хамамацуя» — братец распахнул дверь и зашел в неё. Им показали множество оригинальных футляров с красивыми вещицами из металла, и Комаё очень обрадовалась, когда ей попалась на глаза маленькая металлическая прялка. Ведь она подходила к имени Сэгавы Исси, потому что Исси значит «нить»! Комаё поскорее купила прялку, а братец выискал для себя маленькую металлическую лошадку, потому что она обозначается тем же иероглифом, какой есть в имени Комаё. Галантерейный магазин «Хамамацуя» был неизменным поставщиком товаров для семьи братца Сэгавы еще при жизни его родителя. Похоже, что было взято за правило: только из этого магазина должны были быть все мелкие вещицы в карманах и у пояса известных артистов, прежде всего у таких семей, как Наритая, Отовая, Такасимая и Татибаная.
Комаё подобрала упавшую к её ногам дорогую сердцу застежку в виде прялки и попыталась заново её прикрепить. Только приглядевшись получше, Комаё заметила, что неизвестно когда и почему, но металлический диск на обратной стороне застежки стал неисправен, и даже если ей удавалось на некоторое время стянуть пояс, он тут же расходился снова. Когда на неё свалились еще и эти совсем уж пустячные неприятности, Комаё охватило такое одиночество и отвращение к жизни, что на словах она не смогла бы выразить свои чувства. Однако же ей не оставалось ничего другого, как заменить сломанную застежку на ту, которой она пользовалась раньше, перламутровую. Спускаясь по ступеням лестницы осторожно-преосторожно, чтобы не шуметь, она вышла из дома с тяжелым сердцем.
Когда наконец Комаё приехала в театр, то сразу поняла, что другого такого несчастливого, такого отвратительного дня ей еще не выпадало. «Ну конечно, ведь этому было неоспоримое предзнаменование», — раздумывала она в одиночестве. Все началось с того, что, когда рикша подвез её к входу в театральную чайную, время было уже слишком позднее, и навстречу никто не вышел. Делать было нечего, она вошла и некоторое время ждала, пока наконец-то не увидела знакомую служанку, спускавшуюся с озабоченным видом со второго этажа. Комаё попросила проводить её на место и услышала в ответ, что хозяйка дома «Гисюн» перед уходом предупредила, что никто больше не придет, и поэтому места только что отдали другим зрителям, которым никак нельзя было отказать. Вышла хозяйка театральной чайной, сначала она только извинялась и извинялась, но потом нашла все же одно место в партере и проводила туда Комаё. Место оказалось в той части партера, где
В глазах Комаё беседа Кимирю и О-Хан выглядела так, словно они уже дружные свекровь и невестка. Значит, её они низвели на положение совсем чужой женщины, причем случилось это в мгновение ока, она и сама не заметила когда. Потому ли, что тоска и досада её уже превзошли все пределы, но у неё не было даже слез. Только больно и стыдно было чувствовать, что многие и многие знающие её люди смотрят сейчас на неё и видят её лицо. Ничуть не интересуясь тем, какую именно пьесу давали на сцене, где уже шло действие, Комаё не помня себя вышла из театра, стремглав кинулась домой и, едва сумев подняться на второй этаж, ничком упала перед своим туалетным столиком.
22
НЕ ОДНО, ТАК ДРУГОЕ
На рассвете третьего дня после того, как с хозяйкой «Китайского мисканта» Дзюкити случился удар, она отошла в мир иной. Ее похоронили на родовом кладбище в одном из храмов квартала Самэгахаси, что в районе Ёцуя. После того как на седьмой день отслужили заупокойную службу и в ответ на поминальные подношения оделили всех сластями и платками