Оставаясь в полном недоумении, Нансо впервые почувствовал себя так, будто в соседней усадьбе действительно возможно явление призраков. Если бы звучала мелодия
— А вот и чай.
Голос жены застал писателя врасплох, Нансо испуганно обернулся. Жена отворила затянутые бумагой двери и тихо вошла в кабинет.
— О-Тиё! Все это действительно очень странно…
— Что же именно?
— Определенно здесь призраки…
— Что такое ты говоришь!
— Да послушай сама! Ведь в соседской пустой усадьбе поют балладу
Лицо О-Тиё, жены Нансо, было спокойно.
— Ничего у тебя не выйдет. Ты меня не испугаешь. Я лучше тебя знаю, в чем тут дело.
Нансо никак не мог уразуметь, отчего его робкая О-Тиё вдруг ведет себя так невозмутимо.
— Так ты знаешь, знаешь, что это за призрак?
— Да уж, знаю. А ты еще не видел?
— Нет, не видел…
— Не видел! Лет двадцати пяти, наверное. Выглядит молодо, а на самом деле, может быть, и старше. Круглое лицо, смуглая — когда ты увидишь её, то, конечно же, оценишь. Очаровательная влекущая женщина в расцвете лет. — Говоря это, О-Тиё прислушивалась к мелодии. — И голос! У неё прекрасный поставленный голос! Неужели и аккомпанирует сама?
О-Тиё никогда не была гейшей, но в музыке жанров
— О-Тиё, откуда тебе известны такие подробности? Ты что же, подглядывала?
— Нет. Но я знаю, что говорю. А откуда знаю — это я тебе так просто не скажу, — засмеялась О-Тиё.
Наконец она усадила мужа и рассказала, что, возвращаясь вечером с покупками, увидела, как у соседских ворот остановились два рикши со своими колясками. Когда пассажиры стали высаживаться, О-Тиё из любопытства обернулась. Она увидела, как из одной коляски показался Сэгава Исси, а из другой вышла привлекательная женщина, по виду гейша.
— Великолепно, правда? По секрету от всех он привез её в этот уединенный дом… — О-Тиё радостно засмеялась.
— Да… Придумано хорошо. И если учесть, как популярен сейчас сам Хамамурая[32]… — Тут засмеялся и Нансо.
— Она, верно, из гейш? Или, может быть, чья-то содержанка?
— Попробую глянуть. Дождик стих, чуть каплет. Зажги, пожалуйста, фонарь…
— Стоит ли себя тревожить! — С этими словами О-Тиё тут же встала, нашла в шкафу на веранде фонарь и зажгла его.
— Дети, наверное, уже спят?
— Да, давно уже легли.
— Вот как… Может быть, и ты со мной выйдешь? Иди с фонарем впереди.
— Как удачно, что дождик кончился! — О-Тиё нацепила садовые сандалии и спустилась на каменный порог, держа в протянутой руке фонарь и освещая дорогу. — Я совсем как служанка в пьесах! — Она опять рассмеялась.
— Хорошо ночью выйти с фонарем в сад! А я сейчас в роли юного принца из пьесы «Гэндзи в двенадцати частях»… Однако каким же надо быть ревнивым, чтобы брать с собой жену, даже когда идешь подглядывать за соседями! Ха-ха-ха!
— Услышат! Не смейся так громко!
— Как жаль цикад! Многие еще живы, поют… О-Тиё, ты здесь не пройдешь! Под фанатом всегда бывает лужа. Лучше всего обойти там, где сирень.
Придерживаясь выложенной камнями дорожки, двое наконец нырнули в глубину зарослей. О-Тиё спрятала фонарь, обернув его своим рукавом. Она едва смела дышать, но мелодия
На следующее утро небо после дождя казалось гораздо ярче и светлее, от мокрой земли и поросших мохом дранковых крыш вверх поднимался пар — так бывает в ясные осенние дни, которые люди называют «маленькой весной». Нансо сажал китайские нарциссы у корней сливы и у подножия садовых камней. На этот раз он сам оказался объектом наблюдения с противоположной стороны забора. Сэгава Исси прокричал ему через щель:
— Сэнсэй! Вы, по обыкновению, в трудах?