Соотношение сил

– Тут все равно некуда пойти. – Падре пожал плечами. – Храм Непорочного Зачатия на Пресне разгромили, устроили общежитие, спасибо, не взорвали. А настоятель погиб. Он был советский подданный. Теперь на всю Москву остался только Людовик Французский, на Малой Лубянке.

– Филиал Большой Лубянки?

Падре не сразу понял, шевельнул седыми бровями, сморщился и вдруг тихо рассмеялся:

– Нет, хотя они очень старались. Там служит капеллан посольства США, только праздничные службы. Рождество, Пасха. Шпики толкутся постоянно, для советских католиков вход закрыт, никто близко подойти не смеет.

– Советские католики? Думаете, они еще остались?

– Ну вот вы, например.

– Я немец.

– Да, но подданство… Послушайте, а ведь вам надо исповедаться. У вас на душе непомерная тяжесть. Джованни рассказывал мне…

– Тихо! – выдохнул доктор и приложил палец к губам.

Позади слышался скрип снега.

– Идите вперед спокойно, не оборачивайтесь, – прошептал падре.

Из переулка они вышли на Петровку. У доктора дрожали колени. Он не сомневался: стоит обернуться, и за спиной падре мелькнет казенная физиономия под цигейковой шапкой, овчинная бекеша. Никогда еще он не чувствовал такого липкого, потного страха. Падре нагнал его и прошептал:

– Все хорошо, это была просто старуха.

– Я зайду вон в тот двор, вы за мной, – ответил доктор.

Двор оказался проходным, несколько минут они петляли по подворотням, наконец возле полуразрушенного сарая нашли место, которое не просматривалось из окон. Доктор остановился, открыл портфель.

– То, что я вам передаю, важнее всего, что было раньше, – произнес он севшим голосом, – это очень срочно, поверьте, я не преувеличиваю.

– Верю, – кивнул падре, сунул конфетную коробку в широкий карман пальто, вручил доктору сложенные вчетверо листки и улыбнулся: – Не так важно, не так срочно, однако весьма любопытно.

– Идите назад, на Петровку, – сказал доктор, – там дальше Страстной бульвар, знакомые вам места. Не заблудитесь?

– Постараюсь. Я уезжаю послезавтра, приеду опять только в апреле, к Пасхе.

– А Джованни? – спросил доктор.

– Не знаю. – Падре перекрестил его, и они разошлись в разные стороны.

Глава десятая

Когда Машу опять вызвали в зловещую комнату возле канцелярии, она не испугалась, не удивилась. Разговоры о том, что она скоро получит «заслуженную», ходили с Нового года, такое значительное событие не могло обойтись без предварительной беседы в этой комнате.

В отличие от прошлого раза кадровик поздоровался, предложил сесть, обратился на «вы». Вид у него был потрепанный, лицо опухшее, глаза красные.

«Не высыпается, пьет много», – подумала Маша с некоторым сочувствием.

– Товарищ Крылова, тут вот поступило предложение выдвинуть вашу кандидатуру на присвоение вам звания заслуженной артистки.

Тенор звучал глухо, монотонно, без всякого выражения.

– Спасибо. – Маша улыбнулась, едва сдерживая ликование.

Мысленно она уже звонила маме, встречала вечером Илью с таинственным видом: «Угадай, что случилось?»

– Благодарить меня не надо. – Кадровик вяло помотал головой. – Тут вот у нас вопросы к вам, товарищ Крылова. Работой общественной вы совсем не занимаетесь.

– Почему не занимаюсь? Я участвую в шефских концертах.

Бледное лицо кадровика стало еще бледней, опухшие глаза презрительно сощурились. Конечно, такой ответ никуда не годился. Бесплатные шефские концерты – не общественная работа, а прямая обязанность. «Еще скажи: посещаю собрания и митинги, взносы комсомольские плачу», – подумала она и заметила, как толстые пальцы кадровика крутят ленточки картонной папки.

– Нормативы не сдаете, – продолжал он с грустью, – занятия по гражданской обороне игнорируете. Вот у нас все заслуженные имеют значок ворошиловского стрелка первой степени. А вы ни одного кружка не посещаете. Кто отлынивает от занятий по гражданской обороне, противопоставляет себя линии партии, он саботажник и вредитель. Отстающие – это пассивный балласт, от которого коллектив будет избавляться беспощадно, невзирая на творческие заслуги.

– Я сдам, сдам нормативы и в кружки запишусь, – пообещала Маша.

Но кадровик загрустил еще больше, тенор его звучал глухо и напоминал тоскливый собачий вой. Маша с трудом различала слова.

– ПВХО не сдано у вас, ни одного занятия не посетили.

О том, что нормативы ПВХО (противовоздушная и химическая оборона) сдать обязан каждый, Маша знала, об этом постоянно твердили на собраниях, сдали уже практически все, а она тянула. Очень уж было неохота.

– Я сдам, честное слово.

– А что же вам, товарищ Крылова, помешало сделать это раньше?

– Я… У меня от противогаза раздражение на коже.

– Это не является уважительной причиной. Теоретическую часть вы тоже не сдали. И не сигнализируете вы.

Кадровик все не мог справиться с ленточками папки, распутать узелок. Маша не отрываясь смотрела на толстые неловкие пальцы, заметила, что они слегка дрожат и ногти обгрызены до мяса.

– Не сигнализируете, – повторил тенор чуть громче, – ни одного сигнала от вас за весь период…