Соотношение сил

Из приемной гуськом выходили военные, всего человек пятнадцать. Хозяин собрал их накануне большого мероприятия, посвященного разбору финских полетов. Они безвылазно проторчали в его кабинете с девяти вечера до часа ночи. По предполью двигались молча, рысью, обгоняя друг друга, скрывались за дверью сортира. Илья подумал: «Все не поместятся. Интересно, к писсуарам выстроятся по старшинству или в порядке живой очереди?» Он посторонился, застыл у стены, прижимая к животу папку, механически здороваясь с теми, кто его замечал.

Проскуров, поравнявшись с ним, пожал руку. Лицо его было серым, он щурился. После полумрака хозяйского кабинета яркий свет в предполье резал глаза.

– Спустись на первый, направо по коридору, дверь с буквой «М», там никого, – посоветовал Илья, подмигнул и добавил шепотом: – Освобожусь скоро, подожди в Александровском.

Проскуров кивнул. Илья посмотрел ему вслед, заметил, что держится он прямо. Может, не все так уж плохо? А лицо серое просто от усталости.

Через двадцать минут Илья вышел из Троицких ворот, свернул в пустой Александровский сад. На газонах еще лежали плоские потемневшие сугробы, но дорожки уже просохли. Ночь была удивительно теплая, небо расчистилось, от весеннего воздуха слегка кружилась голова.

На скамейке под фонарем темнела одинокая фигура в фуражке. Вспыхнул огонек папиросы. Илья сел рядом, спросил:

– Ну, как прошло?

– Легкая разминка, главное впереди. – Летчик вздохнул. – Клим гундел то же, что и на пленуме, Мехлис из штанов выпрыгивал. Один раз я с Климом крепко сцепился, Хозяин его заткнул, меня поддержал. Сам знаешь, когда он не орет, обращается вежливо, это плохой знак. Некоторые здороваться со мной перестали, глаза отводят.

– Ерунда, – бодрым голосом возразил Илья. – Вон, с Шапошниковым он всегда сама любезность. А не здороваются потому, что перед большой разборкой у всех поджилки трясутся. Будешь ждать беды – он твое напряжение почует. Смотри ему в глаза спокойно и преданно.

– Стараюсь. Не всегда получается. Знаешь, сидел я там, слушал бодрый треп об увеличении производства танков, самолетов и думал: железом Гитлера не удивишь. Железа у него самого навалом, получше нашего. Вот урановая бомба – это серьезно. Все-таки доложу я ему напрямую, не могу больше молчать, чувствую себя жалкой трусливой скотиной.

– На какие источники будешь ссылаться? – сипло спросил Илья и закашлялся.

– Письма академиков, очень конкретные, с требованием срочно начать исследования. Вернадский, Иоффе, Хлопин, Капица…

– У кого же они требуют?

– У Президиума Академии наук.

– Понятно. Читал. Отчаялись писать в ЦК. Молотов и Булганин футболили твоих академиков уже раз десять. Вернадский и Капица просились на прием к Хозяину. Бесполезно. Ну, а кроме писем?

– Я переработал все материалы, подал информацию так, что не придерешься. Сведения добыты легально. Никаких агентурных фокусов. Кстати, в этом смысле докладная Родионова самое оно. Выводы из анализа научных публикаций.

– У академиков тоже анализ публикаций. Может, сначала поговоришь с Сергеевым?[9] Вроде толковый мужик.

– Говорил уже. – Проскуров махнул рукой. – Сначала он вообще не понял, пошутил насчет научной фантастики, а когда дошло, прямо сказал: считаешь нужным – иди сам и докладывай, у тебя прямой доступ.

Илья помолчал, покосился на Проскурова.

– Слушай, Клим вот-вот слетит. Доложи Тимошенко. В любом случае, прежде чем соваться к Хозяину, ты обязан поставить в известность нового наркома.

– Тимоха пошлет меня с этим ураном к урановой матери.

– Смотря как доложишь.

– Как ни докладывай. Тимоха точно не решится, он пуганый. Что на нем висит, разве не знаешь?

Илья молча кивнул. На будущем наркоме обороны висела служебная рекомендация, которую дал ему Тухачевский. Их фамилии стояли рядом, по алфавиту, в расстрельном списке тридцать седьмого, который был уже подписан Сталиным, Молотовым и Ворошиловым. Тимошенко уцелел чудом.

– Сам пойду. – Проскуров помотал головой. – Других вариантов нет. Чертова бомба – единственный шанс шугануть Гитлера. Нельзя больше тянуть. Хватит.

– Значит, решил Берия таранить? – Илья достал папиросу. – Вань, это тебе не Испания.

Проскуров ничего не ответил, откинулся на спинку скамейки, задрал голову, придерживая фуражку, смотрел в темное звездное небо. Илья курил, думал: «Таран – это, конечно, красиво, только смысла никакого. Немецкую урановую бомбу таким тараном не остановишь, советскую не создашь. Детей бы пожалел, истребитель».

Детей у Проскурова было двое. Девочки. Лиде тринадцать, Гале шесть.

Илья затянулся, выпустил дым. Произнести это вслух он не спешил. Взглянув на летчика, спросил:

– Как думаешь, почему Берия прикрыл урановую тему? Ведь не дурак, заявки академиков читал.

– Ни хрена он не читал, – тихо отозвался Проскуров, продолжая любоваться звездами, – тема слишком сложная, неохота ему связываться, и вообще, не до урана ему сейчас.