Илья перевел дух. Значит, не все так плохо. Поскребышев просто страхуется «на всякий случай». Шурик – обезьянка пуганая, опытная, чует опасность за версту, но может и ошибиться. Продолжает жить по старым, ежовским правилам, а время все-таки изменилось.
«Перестань, – одернул себя Илья, – ты ведь знаешь, нет никаких правил, ни старых, ни новых, ни ежовских, ни бериевских. Ничего нет, кроме прихотей и капризов Инстанции. Правило одно: убивает кого вздумается».
Поскребышев между тем скомкал листок, положил в глубокую медную пепельницу, чиркнул спичкой.
– Смотри, Крылов, ты вот молодой, организм у тебя пока крепкий, но не забывай: профилактика – лучшее лечение.
Оба молча наблюдали пляску оранжево-синих огоньков. Бумага корчилась, чернела, наконец осталась горстка сизого пепла. Поскребышев больше не сказал ни слова, только еще раз пристально взглянул в глаза и вместе с Ильей вернулся в гостиную.
Там был полумрак, горел торшер. Маша устроила для девочек театр теней, в кругу света показывала фигуры из пальцев. Волк гонялся за зайцем, белка прыгала и махала хвостом, птица взлетала, раскинув крылья.
Часы пробили одиннадцать.
– Спать, спать, – спохватился Поскребышев, – куда это годится? Ребенок в девять должен быть в постели.
Наташа заревела. Лидочка принялась уговаривать:
– Ну, папочка, все-таки день рождения.
Гости стали прощаться. Нянька хотела уложить малышку, но та не могла оторваться от Маши, обвила ее руками и ногами.
– Я обязательно приду еще, тебе пора спать, – растерянно уговаривала Маша.
Поскребышев вмешался, попробовал взять ребенка, но поднялся такой рев, что ему пришлось отступить.
– Давайте я сама, – предложила Маша и унесла малышку в детскую.
Илья заглянул туда минут через двадцать. Маша сидела у кроватки, малышка спала, вцепившись в ее палец. Маша очень осторожно разжала детскую руку. Наташа всхлипнула во сне, забормотала:
– Мама, мама…
В машине Маша спросила:
– Как он не боится держать столько фотографий? Арестованных даже из семейных альбомов вырезают, а у него все на виду, на стенах. Ведь донесут, нянька эта и домработница…
– Давным-давно донесли. – Илья усмехнулся. – Он постоянно под рентгеном.
– Значит, ему разрешили оставить?
– Значит, разрешили. Тем более никаких официальных обвинений его Брониславе так и не предъявлено. Она просто исчезла, и все.
– Разрешили оставить. Обвинений не предъявлено. Просто исчезла, и все. Портреты жертвы и палача рядом, какое-то особое, изощренное издевательство. Наверное, палачу это нравится, – бормотала Маша, – но с другой стороны, если бы не осталось фотографий, Наташа и не знала бы, как выглядела ее мама, а старшая Лидочка постепенно забыла бы лицо.
Илья долго молчал, потом сказал нарочито бодрым голосом:
– Надо бы Александру Николаевичу жениться. Авось найдется женщина, которая заменит девочкам мать. Правда, пока будут проверять кандидатуру супруги Особого сектора, детишки успеют вырасти.
– Мачеха родную маму не заменит. – Маша глубоко вдохнула, зажмурилась и выпалила: – Илюша, я беременна!
* * *
Свинцовый контейнер формой и размером напоминал приплюснутое куриное яйцо. Марк Семенович сам отлил его. Заглянуть внутрь, увидеть кусочек обогащенного урана, Мите не удалось. Контейнер был запаян и обернут старой резиновой перчаткой.
– Не вздумай разворачивать, тем более открывать, – предупредил профессор, – отдай, кому приказано, и держись от урана подальше. Радиоактивность – вовсе не такая безобидная штука, как принято считать. Еще Пьер Кюри в своей нобелевской речи предупреждал об осторожности.
– Ну, вообще, это известно. – Митя пожал плечами. – Однако столько людей работает, и никто пока не умер.
– Ты ерунду говоришь. – Мазур нахмурился. – Мари Кюри умерла от рака, вызванного радиоактивным облучением. Возможно, она стала первой, но уж точно не последней.
– А Пьер?
– Погиб под дилижансом на парижской улице. Несчастный случай. К этому времени он был уже серьезно болен. Но Мари до последних дней продолжала верить, что радиация лечит рак, а вовсе не вызывает его. Рискну предположить, что и то, и другое – правда, пока никто ничего не знает точно. Когда открыли радиоактивность, принялись лечить радием и ураном все подряд. Радиоактивную воду добавляли в хлеб и в косметические кремы. Урановую смолку продавали в аптеках, вешали в кожаных мешочках на шею, от ревматизма. Взрослые люди хуже младенцев, хватают все, что блестит, а тем более светится.
Митя не слушал, смотрел как завороженный на резонатор. Замысловатая конструкция из стали, стекла и керамики. Цилиндры, изогнутые трубки разного диаметра, спиральные лампы, провода, зеркала, стальные диски. Прибор напоминал картинку из книги про средневековых алхимиков и одновременно кадр из фантастического фильма про ученых далекого будущего.