– Да, неплохо. Судак суховат, но соус удачный.
Несколько минут ели молча. Когда тарелки опустели, Вернер закурил, сквозь дым взглянул на Эмму.
– Дорогуша, ты сегодня не в духе. Что-нибудь случилось?
– Ничего, просто устала. – Эмма вздохнула и неожиданно для себя ляпнула: – Топчемся на одном месте.
– Ты бы хотела, чтобы ваша работа двигалась быстрей? – Старик прищурился. – Искренне веришь, что бомба создаст равновесие страха, остановит эту войну и предотвратит все будущие войны?
– А вы можете предложить другой способ? – огрызнулась Эмма и подумала: «Он будто слушает наши разговоры в комнате отдыха. “Равновесие страха” – любимая присказка Вайцзеккера. Они уверены, что в Британии и в Америке работы уже идут».
Агнешка быстро, молча убрала тарелки, принесла кофе. Вернер опять открыл свою тетрадь, что-то черкнул, задумался.
«Он вообще не здесь. – Эмма прикусила губу. – Вот всегда так, заводит эти разговоры, а потом ускользает, прячется в свою электромагнитную норку».
– Равновесие, – пробормотал Вернер, не отрывая глаз от тетради, и покачал головой. – Британия вряд ли потянет такой гигантский дорогостоящий проект.
– Пейте кофе, остынет, – раздраженно напомнила Эмма.
Старик закрыл тетрадь, отхлебнул из своей чашки и продолжал:
– Вот Америка – другое дело. Конечно, Энрике там сейчас скачет и суетится, бьет копытом, ради бомбы готов поставить на кон все, но даже если они преуспеют, равновесия не будет.
– Почему? – Эмма сморщилась и раздавила в пепельнице его дымящийся окурок.
– А ты не понимаешь? – старик хмыкнул.
– Нет, это вы не понимаете! Если они сделают… – Эмма стукнула пальцами по столу. – …и мы сделаем, одновременно… – она стукнула еще раз и развела руками. – …никто не решится бросить первым, потому что сразу получит ответный удар. По-моему, это очевидно.
– Очевидно, – кивнул Вернер, – для тебя, для всех вас, и для Рузвельта тоже. Но не для Гитлера, потому что он сумасшедший.
– О боже, опять, – прошептала Эмма, вздохнула, отхлебнула кофе, взяла печенье.
– Сумасшедший, – повторил старик и покрутил пальцем у виска.
Зазвонил телефон. Аппарат стоял тут же, на столике у дивана, но Вернер не поднял трубку, извинился, ушел в прихожую, к другому аппарату, и прикрыл за собой дверь. Эмма на цыпочках подкралась к двери, услышала, как Вернер произнес:
– Привет, Макс. Хорошо, что позвонил, я как раз думал о нашем недавнем споре… нет, я все-таки не согласен… смотри, при однородном энергетическом уровне они в любом случае должны…
«Фон Лауэ, – догадалась Эмма, – понятно. Оба помешались на Гитлере, демонстративно бойкотируют режим. С первых дней, когда ввели новую форму приветствий, оба перестали здороваться с коллегами. Вернер молча отворачивался, фон Лауэ каждому объяснял: вы говорите “хайль Гитлер”, а меня зовут фон Лауэ. Кстати, он оказался единственным, кто не считал работу Вернера ересью. Вот, значит, с кем старик обсуждает свои исследования. Конечно, в наше время ученый не может работать в полном одиночестве, как средневековый алхимик».
Она давно отошла от двери, подслушивать не собиралась. Села за стол, налила себе в чашку остывший кофе, и вдруг рука сама потянулась к тетради.
Эмма увидела схемы, ряды формул и не обнаружила в них ничего еретического, антинаучного. Вернер остался верен себе. Продолжал конструировать прибор, способный собрать световые излучения в единый, строго параллельный пучок. Это противоречило классическим законам оптики. Угол падения всегда равен углу отражения, каждая волна преломляется под своим собственным углом, лучи всегда будут расходиться, поэтому стянуть их в пучок никогда не удастся. Конечно, идея заманчивая, ничего не скажешь. Мог бы получиться луч невероятной силы.
Эмма усмехнулось. Вот он, главный камень преткновения. «Лучи смерти». Модное шарлатанство, наделавшее много шума в середине двадцатых. Бульварная пресса кипела. Военные магнаты платили бешеные деньги околонаучным мошенникам. Первая статья Вернера Брахта и Марка Мазура о стимулированных излучениях вышла в журнале «Нейчур» в самый разгар лучевого безумия. Один нахальный репортеришка, уверенный, что разбирается в физике, заглянул в очередной номер авторитетного журнала, увидел магическое слово «излучения» и сочинил сенсацию. Советские и германские ученые совместно разрабатывают лучевое сверхоружие. Сенсация разошлась со скоростью света.
Вернер дал легкомысленное интервью какой-то сомнительной газетенке. Он куражился, доводил мифы о таинственных лучах до логического абсурда, в полной уверенности, что ирония – лучший способ противостоять агрессивному невежеству. Но мифы только окрепли и разрослись. Вернер Брахт и Марк Мазур попали в шутовские ряды изобретателей «лучей смерти».