– Ну, что оно расщепляется. Это же с ума сойти. У Герберта Уэллса есть роман «Освобожденный мир», написан еще в четырнадцатом году, там как раз об энергии распада ядра. Буквально так: слиток металла умещается на ладони, но его достаточно, чтобы осветить и согреть огромный город. Или уничтожить. До конца тридцать восьмого это было фантастикой, то есть теоретически возможно, но лет через сто, не раньше…
Митя говорил по-немецки, быстро, возбужденно, русский акцент почти исчез, глаза сверкали. Он рассказывал то, что Карл Рихардович уже слышал дважды, о чем читал и думал постоянно все эти дни. Научные термины больше не пугали его, он стал понемногу понимать их смысл, не перебивал, думал: «Зачем выдернули мальчишку с четвертого курса? Вот его стихия, тут он как дома. Протоны, нейтроны…»
– Простите, – спохватился Митя, – я вас совсем заболтал, я, когда начинаю об этом, остановиться не могу. А вам, наверное, неинтересно.
– Очень интересно. Особенно про бомбу. Думаешь, возможно ее сделать?
Митя нахмурился, произнес по-русски вполголоса:
– Ее уже делают.
– Где?
– В Германии.
Он ответил так быстро и уверенно, что Карла Рихардовича продрал озноб.
– Понимаете, какая штука, – продолжал Митя, – я, когда читал журналы, обратил внимание: немцы после статей Гана и Штрассмана год ничего не публикуют по урановой теме. Такого быть не может. Должны идти исследования во всех институтах, конференции, симпозиумы, в общем, куча публикаций. Но ни словечка. В английских, в американских журналах только об этом и пишут.
– В Германию поступают английские журналы? – слегка удивился Карл Рихардович.
– Ну а как же? Обязательно, война не война, все равно обмен научной информацией продолжается. К нам тоже все поступает, только с опозданием.
– Значит, ты считаешь, немцы засекретили тему потому, что работы идут?
– Вот именно! Я докладную написал Фитину, отдал Журавлеву, он как-то скептически отнесся, но обещал передать лично в руки. Знаете, самое обидное, что у нас урана полно, месторождения на Урале, в Сибири, в Средней Азии. Вернадский еще до революции организовал несколько экспедиций, специально по урану. Но добывать не начали до сих пор. Вот так. Урана полно, и физики есть мирового уровня. Капица, Френкель, Иоффе. Николай Семенов цепную реакцию просчитал еще в середине двадцатых, его так и называют: мистер Цепная Реакция. Ландау… – он запнулся и добавил быстро по-русски: – Ландау весной тридцать восьмого посадили. Иваненко… – Он вздохнул, пробормотал чуть слышно: – Сидит Иваненко.
– Фамилия Мазур тебе знакома? – спросил доктор.
– Марк Семенович? – Митя вскинул голову. – Еще бы! Он преподавал у нас, я ходил к нему на семинар. Но только он тоже… – Митя запнулся.
– Сидит?
– Да. А почему вы спросили? Откуда знаете?
– Потом объясню. Он серьезный ученый?
– Странный вопрос. – Митя хмыкнул. – Марк Семенович Мазур – радиофизик мирового уровня. Погодите, вам что-нибудь о нем известно? Он жив?
– Жив, и почти на свободе. В ссылке, в Иркутске.
– Правда? – Митя облегченно вздохнул и широко, счастливо улыбнулся, впервые за этот долгий вечер. – А я уж думал… Он ведь старенький, ему за шестьдесят, и совершенно одинокий.
– А семья?
– Была да сплыла. – Митя махнул рукой. – Не важно.
– Ну-ну, расскажи, раз начал.
– Паскудная история. – Митя сморщился. – Дочка его, Женя, училась со мной на одном курсе. Красивая, способная. В общем, отреклась она от него, публично, на собрании, еще до ареста, когда его только из университета турнули. Фамилию поменяла и даже отчество. Была Евгения Марковна Мазур, а стала Евгения Евгеньевна Астапова. Фамилия материнская.
– А жена?
– Черт ее знает. Я к ним с тех пор не заходил.
– Ты что, дружил с этой Женей? – осторожно спросил доктор.
– Нравилась она мне очень. – Митя тряхнул головой. – Женька Мазур – первая моя настоящая любовь. Но ее больше нет. А кто такая Астапова Евгения Евгеньевна, я понятия не имею.
Зазвонил телефон. Митя вздрогнул, доктор пробормотал:
– Кто же это так поздно? – и быстро вышел в коридор.
Когда он взял трубку, там несколько секунд молчали. Он хотел уже повесить ее на рычаг, но вдруг услышал:
– Простите, это дежурная аптека? Мне нужно срочно что-нибудь от головной боли.
Мужской голос говорил с сильным акцентом, с трудом подбирал русские слова. Доктор ответил:
– Нет, это не аптека.
– Прошу, минуту, не вешайте трубку. Это номер А-18110?
– Вы ошиблись, сожалею, всего доброго. – Он повесил трубку, вернулся в комнату и объяснил Мите: – Не туда попали.
* * *
В папке с материалами из Разведупра сверху лежали три страницы текста, отпечатанные на бланках, с грифом «Совершенно секретно». Записка начальника 5-го Управления РККА Проскурова наркому Ворошилову.