Согласно теории Зигмунда Фрейда, младенец привязывается к одному или к обоим родителям, что каким-то образом побуждает ребенка усваивать – или, как выражался Фрейд, «интроецировать» – цели и ценности объектов своей привязанности. Посему в дальнейшем, в последующей жизни, родительские «образы» сохраняются в разуме повзрослевшего ребенка, оказывают влияние на все мысли и цели, которые он признает достойными для себя. Мы не обязаны соглашаться со всеми выводами Фрейда, но должны объяснить, почему дети перенимают ценности своих родителей. Пока речь идет о безопасности ребенка, для возникновения привязанности вполне достаточно физической близости родителей. Но каковы могут быть биологические и психологические функции развития сложных личных идеалов?
Лично мне ответ кажется вполне очевидным. Подумайте: наши модели себя настолько сложны, что даже взрослые не могут их объяснить. Как «фрагментированный» младенческий ум способен построить нечто подобное без какой-либо модели, на которую он мог бы опираться? Мы не рождаемся со встроенным «я», но большинству из нас выпадает счастье появиться на свет в любящем окружении. Далее механизмы формирования привязанностей побуждают нас усваивать модели наших родителей, что в свою очередь заставляет конструировать примитивные образы самих родителей. Тем самым ценности и цели культуры переходят от одного поколения к другому. Они не изучаются, в отличие от навыков. Мы усваиваем ценности под влиянием порождаемых привязанностями сигналов, которые отражают не наши собственные успехи и неудачи, а любовь или отторжение наших родителей. Когда мы соответствуем своим меркам, то чувствуем себя добродетельными, а не просто успешными. Когда мы нарушаем эти мерки, то испытываем стыд и чувство вины, а не просто разочарование. Дело вовсе не в выборе слов: это различные эмоции, схожие с разницей между целями и средствами.
Как возможно навязать цельность такому множеству бессмысленных по своей сути агентов? Фрейд, пожалуй, первым осознал, что это может быть следствием младенческих привязанностей. Прошло еще несколько десятилетий, прежде чем психологи признали, что разрушение детских привязанностей может иметь разрушительные последствия для развития личности. Фрейд также отметил, что дети часто отдают предпочтение одному родителю перед другим, а сам процесс подразумевает перекрестное исключение – или сексуальную ревность; он назвал это явление эдиповым комплексом. Представляется правдоподобным, что нечто подобное может происходить в уме (связь между привязанностью и сексуальностью здесь несущественна). Если развивающаяся личность опирается на личность другого человека, она будет путаться, если попытается ориентироваться на два несходных взрослых «образца». В результате отнюдь не исключено, что ребенок упрощает ситуацию, отвергая одного из родителей.
Многим не нравится признавать, что ими управляет изнутри некий родительский образ. Но взамен это «рабство» делает нас относительно свободными (по сравнению с другими животными), избавляя от необходимости подчиняться столь многим другим потребностям, диктуемым инстинктом.
17.9. Различная протяженность воспоминаний
Другому легко советы давать, а вот сами бы попробовали[26].
Пусть у нас есть мать с новорожденным. Ребенок будет требовать ее внимания на протяжении многих лет. Порой она спрашивает себя: «Стоит ли рождение ребенка всех этих жертв?» Ответы могут быть разными: «Да, я счастлива»; «Да, когда-нибудь он станет заботиться обо мне»; «Да, нужно продолжать наш род». Но к рациональному мышлению в подобных случаях обращаются редко. Обычно такие вопросы как бы отпадают сами собой, и родители продолжают воспитывать своих детей так, как если бы те были частью их собственных тел. Иногда, однако, случается перегрузка механизмов, которые защищают каждого ребенка от вреда, и это приводит к трагедиям.