СООБЩЕСТВО НА КРАЮ

— Первый Спикер, — сказала она, и ее тонкие бледные губы стали почти невидимыми на бледном лице, — вы же сами говорите, что нет оснований для выводов, что психоисторическая математика ничего не доказала. Неужели вы хотите, чтобы мы приняли решение на основании вашего мистического ощущения?

Первый Спикер поднял глаза и его лоб пересекли морщины. Он чувствовал настороженность Стола и понимал, что это означало.

— Я не скрываю, — холодно сказал он, — что доказательств мало. Я предлагаю взамен сильное интуитивное чувство Первого Спикера, который почти всю жизнь провел за анализом Плана Селдона и за плечами которого декады опыта. — Он огляделся с гордой непреклонностью, которую редко показывал, и ментальные щиты смягчились и упали. Шит Деларми (когда он пристально посмотрел на нее) упал последним, ее разум наполнился откровенностью, как будто там ничего другого и не было, и она сказала с обезоруживающей улыбкой:

— Я, конечно, принимаю ваше утверждение, Первый Спикер. Но я предлагаю вам подумать еще раз. Теперь, после того как вы уже высказали стыд за то, что отступили к ссылкам на интуицию, не думаете ли вы, что следует ваши замечания удалить из протокола? Если, на ваш взгляд, следует…

Ее прервал голос Гендибала:

— Это какие же замечания следует удалить из протокола?

Все головы мгновенно повернулись. Если бы в предыдущие критические минуты их щиты не были подняты, они бы уловили приближение Гендибала задолго до того, как он возник в дверях.

— Все только что поднимали щиты? Никто не заметил моего прихода? — язвительно говорил Гендибал, — Стол заседает как обычно? Никто не ожидал меня? Или все твердо рассчитывали, что я не появлюсь?

Этот взрыв был вопиющим нарушением всех правил. Плохо было уже само опоздание. Еще хуже было войти без предупреждения. Но самое плохое было заговорить до того, как Первый Спикер признал его присутствие.

Первый Спикер повернулся к Гендибалу. Главным стал вопрос дисциплины, все остальное было вытеснено.

— Спикер Гендибал, — сказал он, — вы опоздали. Вы вошли без предупреждения. Вы заговорили. Вы должны быть удалены с заседаний на тридцать дней за нарушение дисциплины. Есть ли у вас оправдания?

— Конечно. Надо подождать с наказанием, пока мы не рассмотрим вопрос, кто и зачем постарался сделать так, чтобы я опоздал. — Слова Гендибала были произнесены холодно и спокойно, но его разум обволакивал мысли гневом, и он не обращал внимания на то, что этот гнев почувствуют.

Деларми, разумеется, почувствовала. Она резко сказала:

— Этот человек безумен.

— Безумен? Она сама безумна, раз говорит так. Или осознает свою вину. Первый Спикер, я обращаюсь к вам по личному вопросу, — сказал Гендибал.

— По какому личному вопросу, Спикер?

— Первый Спикер, я обвиняю кого-то из присутствующих здесь в покушении на убийство.

Зал будто взорвался мешаниной слов, чувств и мыслей. Все вскочили с кресел. Первый Спикер поднял руки и воскликнул:

— Спикер имеет право высказаться по личному вопросу!

Он обнаружил, что самым неподходящим для данного места образом вынужден усилить свою власть ментально, другого выхода не было.

Шум утих, все сели. Гендибал стоял молча, пока все не успокоились как внешне, так и ментально. Затем сказал:

— На пути сюда, когда я шел по стрынской дороге со скоростью, вполне позволявшей мне явиться на заседание Стола вовремя, на меня напали несколько фермеров, и я едва избежал избиения, а может быть, и смерти. Они меня задержали, поэтому я прибыл только сейчас. Для начала укажу, что после Великого Разгрома не было ни одного случая, когда бы кто-либо из стрынского народа говорил неуважительно с представителем Второго Сообщества, не говоря уж о рукоприкладстве. Я не знаю ни одного примера.

— Как и я, — сказал Первый Спикер. Деларми воскликнула:

— Представители Второго Сообщества не разгуливают в одиночестве по стрынской территории! Вы своим поведением сами напрашиваетесь на такое.

— Верно, — сказал Гендибал, — я часто гуляю в одиночестве по стрынской территории. Я гулял там сотни раз, и ко мне никогда никто не приставал. Другие не гуляют так свободно, как я, но и не заключают себя в Университете, и ни к кому никогда не приставали. Я вспоминаю случай, когда Деларми… — И как бы спохватившись, что пропустил почетное звание, он умышленно обратил его в смертельное оскорбление. — Я хотел сказать, спикерша Деларми бывала на стрынской территории, и к ней тоже никто не приставал.

— Возможно, — широко раскрыв глаза, сказала Деларми, — оттого, что я выдерживала дистанцию, не заигрывала с ними и вела себя достойно уважения, мне его и оказывали.

— Да, — сказал Гендибал, — я как раз хотел сказать, что это, наверно, оттого, что у вас устрашающая внешность. Ведь и здесь немногие пытаются приблизиться к вам… Но объясните мне, почему стрынцы выбрали именно то время, когда я должен был присутствовать на важном заседании Стола?