Сообщество как городская практика

Узы располагаются в области персональных связей, в особенности сильных связей, выделяемых представителями сетевого анализа. Сущность уз предопределяют эмоции и мораль – или и то, и другое, – поскольку узы возникают посредством практик. Люди связывают себя узами с уникальными [для них] личностями, которые не являются просто взаимозаменяемыми. Именно этот момент отличает данный идеальный тип отношений от других. Фишер (Fischer 1982: 79ff) отмечал, что люди более склонны поддерживать семейные отношения, возложенные на них раз и навсегда, исходя из заботы и ощущения обязательства, нежели из соображений совместимости и удовольствия. Почти все семейные отношения включают аффективный элемент, даже если он не обладает позитивным характером. Но, поскольку аффекту свойственно множество градаций (Bott 1968: 119ff; Allan 1979: 301), семейные отношения не являются по определению «сильными», как предполагали некоторые теоретики социальных сетей и социального капитала. Когда практику подобных отношений ориентируют долг и обязанности, они могут быть еще ближе к привязанностям. Частота контактов и доверительность, доверие или эмоциональная близость между членами семьи могут очень сильно различаться. В наши дни частота личных встреч имеет меньшее значение, чем в прошлом, когда не существовало технологических возможностей [дистанционной связи]. Транснациональные семьи могут поддерживать интенсивные контакты по телефону, электронной почте, посредством социальных сетей наподобие Facebook или созваниваясь по скайпу (см. Baldassar 2008). На протяжении многих лет члены семьи могут оставаться в очень большой степени ориентированными друг на друга, проводить вместе максимально возможное время и сглаживать конфликты, которые вновь и вновь выходят на поверхность – и все это для того, чтобы удерживать семью вместе. Однако они могут иметь и куда более разреженные взаимосвязи, напротив, считая более важными своих друзей. Рассматривают ли люди участников своих персональных сетей как друзей или как просто знакомых, зависит от того, каким образом у них происходит взаимное определение своих взаимодействий и как они наделяют их значениями (Allan 1979: 15). В странах Глобального Севера дружба отличается от родства тем, что это реляционное, а не категориальное обозначение. Девушка, с которой вы когда-то встречались, теперь может быть просто знакомой, а бывший коллега может стать другом. Однако никто не может постепенно стать братом или сестрой – по меньшей мере, в характерном для Глобального Севера формальном понимании этих понятий. Другие понимания того, как «осуществляются» либо практикуются братские или сестринские отношения (как в историях сенегальских эмигрантов в Италии (Riccio 2011) или в рассмотренных выше других подобных примерах), демонстрируют, что подобные связи тоже могут быть привязанностями, а не узами, и появляются реляционно.

Важно помнить, что идеальные типы не обладают эмпирической природой – это абстракции от эмпирических реалий. Аллан (Allan 1979: 38) в своем эмпирическом исследовании выделяет три типа дружбы. Во-первых, все [подобные] отношения разворачиваются между людьми как уникальными, незаменимыми индивидами, а не участниками групп – скажем, группы коллег (peer group), группы в Facebook или футбольной команды. Таким образом, отношения не ассоциируются с конкретными ролями. Например, дружба может начаться на рабочем месте, но выйти за рамки рабочих вопросов. Люди, живущие рядом друг с другом, могут со временем подружиться. Два бывших докера в Хиллеслёйсе каждую неделю ходили вместе рыбачить. Со временем они стали «настоящими друзьями». Однако другие были уверены, что коллега ни для кого не сможет стать «реальным другом» – коллеги в своих взаимоотношениях остаются «приятелями». Во-вторых, дружба представляет собой приватные отношения: Аллан подразумевает под этим, что лишь сами друзья определяют то, как они взаимодействуют, что именно они делают вместе и что между ними общего. В-третьих, Аллан обнаруживает, что люди считают кого-то своим другом, когда они знают, каким этот человек является «на самом деле», и, ощущая это, тоже могут быть «действительно самими собой» с ним, причем все это зачастую зависит от классового и культурного контекста.