Сообщество как городская практика

Когда вы приходите к голландцам, они передают по кругу коробку с печеньем. Вы берете одно печенье, и они тут же закрывают коробку. Но с ними [мигрантами] все по-другому. Последний раз была такая забавная штука. Одна дамочка заглянула с двумя своими маленькими девочками. Им правда понравилась рождественская гирлянда из выпечки, потому что у них такого не было, а может быть, они про такое и не знали. В общем, я отрезала от нее несколько кусочков и дала детям. В какой-то момент одна эта девочка спросила у матери, можно ли ей взять еще кусочек. Ну да, там никто никого не ограничивал, ‹…› к ней просто придвинули тарелку, и эти дети взяли еще один кусочек. Наши дети бы так не сделали. Они бы подумали, ‹…› что это невежливо. Просто надо ждать своей очереди.

Когда турецкие дети угощались печеньем, это было забавно, но если бы это сделали голландские дети, это было бы невежливо. Женщины четко описывали подобные типы поведения такими способами, которые категоризировали людей из иных этнических групп с иными нормами и ценностями, интерпретируя символы в собственных смысловых рамках. При этом ожидалось, что люди будут адаптироваться [к норме] – соседей-мигрантов пускали в «свой круг» с учетом готовности к подобным адаптациям. Более значительный конфликтный потенциал можно было обнаружить в тех реляционных контекстах, где люди очень интенсивно проводили время в пределах района. В качестве примера можно привести уличные тусовки, для которых публичное пространство района приобретало особое практическое и символическое значение. Хотя сообщество и локация необязательно взаимосвязаны (и мы уже много раз видели, что отсутствие сообщества, эквивалентного той или иной пространственной единице наподобие «городского района», не означает, что у людей вообще отсутствует сообщество), не следует ошибочно допускать, что локация всегда нерелевантна для сообщества. Глобализация и мобильность воздействуют на каждого из нас, но не одинаковым образом. Не открывают они и одинаковых возможностей для всех нас или одинаковый доступ к ним. Иногда кажется, что люди, меньше всего выигравшие от возросшей мобильности – бедные обитатели городских трущоб, – одновременно выступают и теми, для кого глобализация в наибольшей степени присутствует локально, в их повседневной жизни в своем районе. Многие исследователи выдвинули аналогичные объяснения тех способов, с помощью которых европейские горожане из рабочего класса проводили границы по отношению к людям, которые могли обладать тем же классовым статусом, но прибыли на их место, имея за плечами мигрантское происхождение. Хотя расизм определенно не является феноменом, специфическим для рабочего класса, и было бы неправильно располагать его исключительно на межличностном уровне, он по-прежнему имеет место и здесь. Я упоминаю подобные практики просто для того, чтобы показать, как угрозы могут провоцировать энергичную работу по проведению границ. Классические теоретики конфликта, такие как Георг Зиммель (Simmel 1964) и Льюис Козер (Coser 1964 / Козер 2000), давно продемонстрировали, что конфликты неотъемлемо взаимосвязаны с аффилиациями индивидов и групп. Зиммель утверждал, что проявления враждебности отчасти служат для сохранения границ сообществ: