— И что же вы делаете со всеми этими фруктами? — спросил Тревиц. — Не можете же вы сами их съесть?
— Еще чего. Мы только скромно ими наслаждаемся. Их обменивают с другими имениями.
— На что?
— Большей частью на металлы. В нашем имении нет рудников, достойных упоминания. И еще мы получаем все, что необходимо для поддержания экологического равновесия. У нас в имении большое разнообразие животной и растительной жизни.
— И обо всем заботятся роботы? — спросил Тревиц.
— Заботятся. И очень неплохо.
— И все ради одного солярийца.
— И все ради имения и его экологического уровня. Правда, мы — единственный соляриец, посещающий данное имение — когда пожелаем, — но это часть нашей абсолютной свободы.
— Я полагаю, — сказал Пелорат, — что другие солярийцы тоже поддерживают экологическое равновесие, и, наверно, есть имения с болотами, с горными областями и приморские.
— Наверно, — ответил Бандер. — Эти вопросы рассматриваются иногда на конференциях по делам планеты.
— И часто вы собираетесь? — спросил Тревиц (они ехали по длинному узкому коридору без комнат по сторонам. Тревиц предположил, что коридор прорублен в месте, где грунт не позволяет построить что-либо широкое, и соединяет два крыла замка).
— Даже слишком часто. Редкий месяц обходится без заседаний одного из комитетов, членом которого мы являемся. И все же, хотя в нашем имении нет гор и болот, наши рыбные пруды, сады и заповедники — лучшие на планете.
— Но, мой дорогой друг, я хотел сказать, Бандер, — проговорил Пелорат, — я думал, что вы никогда не покидали свое имение и не посещали…
— Конечно, нет, — сердито сказал Бандер.
— Я только предположил, — мягко сказал Пелорат. — Но почему вы считаете, что ваше имение лучше других, даже не увидев другие?
— Мы судим по спросу на наши продукты в торговле между имениями, — сказал Бандер.
— А что делают на заводах? — спросил Тревиц.
— В некоторых имениях выпускают машины и инструменты, сказал Бандер. — Мы уже говорили, что выпускаем теплопроводящие стержни, но они довольно простые.
— А роботов?
— Роботов делают повсюду. На протяжении всей истории Солярия лидировала в Галактике по сложности и совершенству роботостроения.
— Мне кажется, что и сегодня тоже, — сказал Тревиц, стараясь, чтобы его слова прозвучали не как вопрос, а как утверждение.
— Сегодня? — сказал Бандер. — С кем конкурировать сегодня? В наше время только Солярия производит роботов. Насколько мы поняли по гиперпространственным передачам, на ваших планетах не производят роботов.
— А другие планеты космитов?
— Мы же говорили, их больше нет.
— Совсем?
— Не думаем, чтобы за пределами Солярии нашелся хоть один живой космит.
— Значит, никого, кто бы знал о местонахождении Земли, нет.
— Кому интересно знать, где Земля?
— Мне, — вмешался Пелорат. — Это моя область исследований.
— Значит, — сказал Бандер, — придется тебе исследовать что-нибудь другое. Мы о местонахождении Земли ничего не знаем, да и не слышали о ком-нибудь, кто знает, да нас это и не интересует.
Вагончик остановился, и хоть Тревицу показалось, что Бандер оскорблен, остановка была плавной, и Бандер пригласил их выходить все так же весело.
Даже после того как Бандер жестом усилил освещение, оно осталось приглушенным в комнате, куда они вошли. Из комнаты открывался вид в коридор, по сторонам которого были открытые комнатки поменьше. В каждой стояли одна или две роскошные вазы, в некоторых комнатках находились предметы, похожие с виду на кинопроекторы.
— Что это, Бандер? — спросил Тревиц.
— Усыпальницы предков, Тревиц, — ответил Бандер.
Пелорат с интересом огляделся.
— Полагаю, здесь у вас погребен прах ваших предков? — сказал он.
— Если под словом "погребен" ты имеешь в виду "зарыт", то ты не совсем прав. На Солярии о прахе говорят, что он "установлен в доме", — сказал Бандер и добавил: — "Дом" — устаревшее слово вместо "замок".
Тревиц осмотрелся.
— И все это ваши предки? — спросил он. — Сколько?
— Почти сотня, — ответил Бандер, даже не стараясь скрыть гордости в голосе. — Если точно, девяносто четыре. Конечно, самые ранние не настоящие солярийцы. Они половинки, мужские и женские. Эти полупредки засыпаны парами в одной урне вместе с их непосредственными потомками. Мы в те комнаты, конечно, не заходим, это "неприлично". По крайней мере, так говорят по-солярийски. Мы не знаем, как это на галактическом, у вас, возможно, нет такого слова.
— А фильмы? — спросила Блисс. — Это кинопроекторы?
— Дневники, — ответил Бандер, — истории их жизни. Сцены, изображающие их в любимых местах имения. Так что они умерли не во всех отношениях. Частицы их жизни сохранены, и в нашу свободу входит то, что мы, если пожелаем, можем побыть с ними.
— Но не в… в неприличных комнатах.
Бандер опустил глаза.
— Нет, — признал он. — Но такие предки есть у всех солярийцев. Это общее неудобство.
— Общее? Значит, у других солярийцев тоже есть усыпальницы? — спросил Тревиц.
— У всех. Но наша самая лучшая, самая украшенная и лучше всех содержится.
— А для себя усыпальницу вы уже приготовили? — спросил Тревиц.