Сонник Инверсанта

— А черт его знает. Но если бы я сосканировал тебя в фас и профиль, а потом поставил на место этого чудака, думаю, тебе бы это не слишком понравилось. — Дмитрий тяжело повернул голову, и на мгновение в его пьяненьких глазах промелькнула хитринка. — Ты, братец, вот о чем подумай: тебя ведь могли выпнуть взашей оттуда, но могли и сюда позвать.

— Как это?

— Да очень просто! Силы гравитации — они, знаешь ли, действуют не всегда предсказуемо.

— О каких силах ты толкуешь!

— О самых обыкновенных! — Дмитрий, кажется, вновь стал заводиться. Мое непонимание его явно утомило. — Вычислили, протестировали и позвали — разве так не бывает? Ты вспомни на досуге, что тебя бесило в том мире и чего тебе больше всего не хватало.

— Моря не хватало! — выпалил я. — Большого и теплого моря!

— Да что ты говоришь! — Павловский неожиданно развеселился. Даже хрюкнул от собственной смешливости.

— Чего ты гогочешь?

— Так, ничего… — он смахнул выступившие на глазах слезы. — Слушай, ты извини, но я тебя снова вынужден гнать. Скоро концерт, и мне просто позарез нужно чуток поработать. Иначе придется выходить на сцену с пустыми руками. Сам видишь, в каком виде моя матрица. Ты бы заглянул в другой раз, лады?

— В другой раз меня могут шлепнуть.

— А что, уже пытались?… — Дмитрий с интересом прищурился. — Вижу, что пытались. Ничего, не расстраивайся. Если уж зазвали, значит, постараются и защитить. Зато скорее разберешься — что к чему… Послушай, а ты на сеанс ко мне приходи! Я контрамарочку дам. Или даже две! — Павловский выдернул из стопки билетиков пару штук, юрко сунул мне в нагрудный карман. — Бери, бери, не пожалеешь.

— Да ведь был я уже, хватит.

— Ты видел одну часть программы — не самую, кстати сказать, интересную. Сегодня, если соберусь с силами, попробую поработать с полной выкладкой. Могу и для тебя какой-нибудь эксклюзив изобразить.

— Нет уж, спасибо, лучше пойду.

— Деньги-то есть?

— Есть, — я обиженно поднялся.

— Может, тебе ствол достать? Я помогу!

— Не надо.

— Тогда удачи! Жду на сеансе. Понравится, могу и тебе устроить небольшой ангажемент, — будем работать на пару, а?

— Как-нибудь обойдусь. — Я еще раз взглянул на экранного человечка, пытающегося выдрать из ноги гигантскую иглу, и торопливо вышел из номера.

Глава 11 Понт Эвксинский…

И снова чертов Димка показался мне убедительным. В этом не хотелось признаваться, но я действительно бежал. От тополиного пуха и ночного собачьего лая, от вездесущего мата и искусственных телешоу, от терактов и скучноватых проблем, с которыми люди шли и шли в мой кабинет. Злоба — дурное чувство, но именно она зачастую являлась главной движущей силой моих поступков. И сознавать это было вдвойне грустно, поскольку я точно помнил, что когда-то давным-давно я был совершенно иным, что доброта, наив и отзывчивость были главными чертами моего характера. Собственно, потому я и двинул в психотерапевты — не ради денег, а потому что действительно хотел помогать людям. Однако с некоторых пор я неожиданно понял, что бесконечно устал от своей работы. Более того, я потихоньку начинал ее ненавидеть. Со мной приключилась скверная метаморфоза, и то, что поначалу внушало трепет и наделяло ощущением собственного могущества, теперь вызывало одно лишь отвращение. Увы, я не умел, как Дмитрий, скользить по судьбам и лечить пациентов оптом. В судьбы своих подопечных я вынужден был погружаться с головой — и порой на опасную глубину, где очень скоро начинал элементарно задыхаться. Если вы пробовали когда-нибудь спасать утопающих, вы меня поймете. Проблемы людей были чертовски похожими, однако решались они всегда по-разному.

Словом, как ни крути, но по всему выходило, что я бежал. Как Довлатов из СССР, как Мицкевич из Польши, как Куприн из России. Правда, мое положение было несколько хуже, поскольку бежать за границу я не мог. Не мог по той простой причине, что зарубежье не обещало мне ничего, кроме новых проблем и новой скуки. Но и в своем родном городе я начинал откровенно задыхаться.

Стыдно, но, будучи психологом, я все равно путался в самых примитивных понятиях. Я не мог примириться с войнами и газетной ложью, а англо-ирландский конфликт, как и палестино-израильский, казались мне таким же идиотизмом, как вся наша кавказская буза. Между тем, люди относились к происходящему с суровой озабоченностью, с азартом болели либо за тех, либо за этих, постоянно готовы были спорить и драться. Ну, а я… Я брался лечить их психозы, сути означенных психозов совершенно не понимая.