— По-моему, нужно всегда правду говорить. Всякий раз, как ты хотела что-нибудь скрыть от тети, она все равно узнавала, и тебе за это еще хуже доставалось.
— Зачем же ты хочешь, чтобы я сказала про булавку? Я скажу просто, что ослик брыкнул, и я свалилась. Разве это неправда? Я тут ничего не солгу.
— Делай, как знаешь, только, по-моему, лучше признаться во всем.
— Ты только не говори. Не скажешь про булавку?
— Будь спокойна, я, сама знаешь, не люблю, чтобы тебе доставалось, — уверил ее Поль.
Стали искать ослика, но не нашли. «Он убежал в конюшню», — решил Поль. И дети отправились домой.
Недалеко от дома они встретили запыхавшихся матерей, бегущих им навстречу.
— Что случилось, дети? Вы не ранены? Осел прибежал с лопнувшей подпругой, весь в мыле, его насилу поймали. Мы испугались, не случилось ли с вами беды.
— Нет, маменька, ничего, только я свалилась с осла.
— Упала? Каким образом? Отчего? — заохала госпожа де Реан.
— Я сидела на ослике, вдруг он, не знаю с чего, стал брыкаться и прыгать, я упала на песок, немножко оцарапала себе нос и руки, но это пустяки.
— Почему он начал брыкаться, Поль? — с недоумением спросила госпожа д’Обер. — Я считала его пре-смирным.
Поль смутился:
— На нем Соня сидела, маменька, он тогда стал брыкаться…
Госпожа д’Обер перебила сына:
— Я прекрасно это знаю. Только с чего он вдруг начал брыкаться?
— Это оттого, тетя, что ему захотелось побрыкаться, — с невинным видом вмешалась Соня.
— Конечно, оттого, что не хотел смирно стоять. Но все-таки это странно, — пожала плечами госпожа д’Обер.
Дома Соня пошла в свою комнату, чтобы вымыть лицо и руки, а также переменить платье, которое разорвалось и запачкалось. Госпожа де Реан осмотрела разорванное платье.
— Ты, однако, сильно ушиблась, платье все изорвано и испачкано.
— Ай! — вскрикнула няня.
Маменька обеспокоенно обернулась к няне:
— Что случилось?
— Вот так выдумка! Поглядите-ка, сударыня!
И она показала госпоже де Реан большую булавку, которой укололась, отчего и вскрикнула. Соня позабыла вынуть ее.
— Что это значит? Как булавка попала в Сонин башмак? — удивилась госпожа де Реан.
— Должно быть, не сама собой, кожу довольно трудно проколоть, — рассматривая башмак, проговорила няня.
— Объясни-ка, Соня, откуда у тебя в башмаке булавка? — голос матери не сулил ничего хорошего.
— Не знаю, маменька, право, не знаю, — смутилась девочка.
— Как не знаешь? У тебя в башмаке булавка, а ты этого не заметила?
— Право, маменька, я ничего не видела.
— Ну, барышня, это неправда, уж извините, — вмешалась няня. — Ведь это я надевала на вас башмаки и знаю, что булавки в них не было. Вы меня перед маменькой выставляете лентяйкой и ротозейкой. Это нехорошо, барышня, очень нехорошо!
Соня молчала, она краснела и смущалась все больше и больше. Госпожа де Реан приказала ей отвечать.
— Если не признаешься, я спрошу Поля, он никогда не лжет.
Соня разрыдалась, но признаться ни за что не хотела. Госпожа де Реан пошла в комнату своей сестры, госпожи д’Обер, и поинтересовалась у Поля, откуда взялась булавка в Сонином башмаке. Поль, видя, что тетя очень сердится, и думая, что сестра уже призналась, ответил:
— Это шпора, тетя.
— Какая шпора?
— Ослика пришпоривать, — пояснил Поль.
— Теперь понятно, отчего ослик стал брыкаться и сбросил Соню. Ему, бедняжке, было больно!
Госпожа де Реан воротилась к Соне.
— Я все узнала, — сказала она. — Ты лгунья. Если бы ты созналась, я бы немного пожурила тебя, но не наказала бы, а теперь простись с осликом на месяц. И не лги более!
Соня осталась в слезах. Поль вошел и не утерпел, чтобы не сказать:
— Ведь я тебе говорил, Соня! Если бы ты призналась, у нас бы не отобрали ослика, и плакать не пришлось бы.
Госпожа де Реан сдержала слово и целый месяц не позволяла Соне ездить верхом на ослике, несмотря на все ее мольбы.
Отъезд
— Поль, — сказала однажды Соня, — отчего тетя д’Обер и маменька все о чем-то шепчутся? Маменька плачет, и тетя тоже, не знаешь ли, отчего?
— Нет, не знаю. Только намедни я слышал, как маменька сказала тете: «Это ужасно: покинуть родных, друзей, родину», а тетя отвечала: «И ехать так далеко, особенно в Америку!»
— Что же это значит?
— По-моему, маменька и тетя задумали ехать в Америку.
— Но что же тут ужасного? — засмеялась Соня. — По-моему, прелюбопытно. В Америке мы увидим черепах.
— И хорошеньких птичек, там вороны не такие противные, как у нас: не черные, а красные, оранжевые, голубые, фиолетовые, розовые, — размечтался Поль.
— Там есть попугаи и птицы-мухи[15]. Маменька мне говорила, что их много-много в Америке!
— А потом еще всякие дикари: красные, черные, желтые, — сказал Поль.
Это Соне не понравилось:
— Ах, я боюсь дикарей! Я не хочу с ними жить, они еще, пожалуй, съедят нас.
— Да мы с ними жить не будем, мы увидим их, когда они приедут в город, — успокоил ее Поль.
— А зачем ехать в Америку? Нам и здесь хорошо.
— По-моему тоже. Тебя я вижу часто, наш замок недалеко от вашего. Но, пожалуй, в Америке еще лучше будет, ведь мы станем жить вместе. Если так, я полюблю Америку.