Сон Видящей

– Бесчувственный ты зверь, Лас!

– У меня полно чувств, – оскорбился фосс.

– И каких же?

– Чувство голода, чувство холода и еще жажда. Вполне хватает.

– Кто о чем, а Лас о мясе, – Дженни обхватила его шею, зарылась в блестящую, жесткую коричневую шерсть. От зверя остро пахло, но ей нравился этот запах – это был запах радости, запах дружбы, запах детства.

– Где же Марко, Лас, почему он меня оставил?

– Может быть, потому, что слишком любил? Не знаю я, хозяйка, – я только глупый зверь, в двуногих не разбираюсь. Вас никто не поймет, а меньше всех – вы сами.

– Все! – Дженни решительно запрыгнула ему на спину, вцепилась в уши. – Возвращаемся, зверюга, спать. Завтра первый день Собора. Опять придут эти ларцы с дарами, глаза бы мои их не видели.

Уже просыпаясь, она вдруг поняла, что совсем забыла о Калебе. А ведь он мог знать о Марко…

«Надо его найти, – решила Дженни. – Может, послать бабочку-напоминалку? Но долетит ли она, если на Дороге Снов сейчас творится такое?»

Они летели над Бретанью, уже сверкало озеро Герледан, на зеленом берегу распускались цветы цирковых шатров, меж которых затерялся их фургончик, еще миг – и они вернутся в свои тела…

Дженни разжала руку, яркая, как солнечный зайчик, бабочка сорвалась с ладони.

«Я выполнила свою часть уговора, Калеб. Мы готовы освободить тебя. Иди за бабочкой, и она приведет тебя ко мне…»

Глава восьмая

Утро, март, волнение на Северном море – что может быть хуже? Еще туман – плотный, как пивная пена. Шеф безопасности Эмилио Санчес хмуро наблюдал, как прибой качает у причала моторные лодки. С моря набегал ветер, подлый, как удар в уличной драке в трущобах Карракаса. Он кружил возле скал Сэдстоуна, забегал и бил с той стороны, откуда не ждешь. Как ни крутился Эмилио, зажигалка гасла на ветру, а сигарета напитывалась соленой сыростью.

Ветер да туман. Что за страна, какой бес ее выдумал?

Колумбиец выбросил сигарету к чертям морским, повернулся всем телом к хозяину:

– Простите, мистер Фреймус, я не до конца понял: каких именно гостей мы ждем?

Колдун ответил не сразу. Он стоял неподвижно, в длинном сером дождевике, широкополой шляпе. Гарри Торнфельд держал зонт над его головой. Рядом стояла очень красивая молодая китаянка в прозрачной накидке, сквозь которую просматривалось алое, с золотыми драконами платье традиционного покроя.

«И не холодно ей? – покосился Эмилио. – Любовница? У хозяина?»

Среди слуг и подчиненных Альберта Фреймуса ходило много слухов о хозяине, один другого чернее, однако единственный грех, в каком его никогда не подозревали, – это сладострастие. Фреймус был так же далек от плотских утех, как Сириус от Земли.

А вот Эмилио – нет, совсем не далек. Он с удовольствием поглядывал на ее гибкое тело, маленькие руки в алых, по локоть, перчатках, на смоляные волосы, уложенные в аккуратную прическу. Санчес был не чужд экзотики – помнится, как-то раз в Макао…

Девушка слегка повернула голову, встретилась с ним глазами. Эмилио как ошпарило – она смотрела на него, как он обычно разглядывал вкусную сигару перед тем, как обезглавить ее карманной гильотинкой: с легким интересом, переходящим в предвкушение, но не более. Так не смотрят молоденькие девушки на видных, в самом расцвете сил латиноамериканских мужчин.

– Мистер Фреймус…

Гарри Торнфельд слегка усмехнулся, и это вывело Санчеса из себя. Этот дурак Торнфельд проглядел диверсию на своем объекте, за что Фреймус разжаловал его в телохранители! Ходили, впрочем, слухи, что к диверсии в раскопках Венсброу приложил руку Калеб Линдон, побег которого именно он, Эмилио Санчес, проворонил. Колумбиец старался не думать о том, какие могут быть последствия, если слухи окажутся правдивыми. У него почти получалось, особенно если налечь на текилу.

– Мы ждем гостей, мистер Санчес, – наконец отозвался колдун. – Особенных гостей. Англия таких гостей не видела очень давно.

Эмилио ничего не понял, но на всякий случай связался с постами охраны. Кому Марди Гра[1], а кому работа. Если даже хозяину эти гости кажутся особенными, одна Дева Мария знает, чего ждать ему, Эмилио. Но она же не подскажет, сколько бы он ни молился и ни жертвовал на нужды католической школы своего квартала.

Перекличка закончилась, когда из белого марева, повисшего над морем метрах в ста от берега, проявился темный контур лодки.