Сон разума

На протяжении беседы его взгляд блуждал между её лицом и телевизором, Настя же всё время смотрела на него, и в глазах у неё сменилась, наверно, вся палитра ощущений от беззаботной радости через недоумение и обиду до горькой озлобленности. Сейчас же Фёдор пристально всматривался в этот сверкающий болезненной растерянностью взор и только-только начинал понимать, как она с ним намучилась за все эти 3 года; это его действительно задело. Такую вину перед ней он не смог бы загладить ничем и никогда, так что брак их был заведомо обречён. Потом Фёдор вдруг сам нервно растерялся, время от времени дурацкая улыбочка поигрывала на его губах, от которой слегка подрагивало всё лицо, однако как ответить на её реплику, он не представлял. Настя сидела перед ним прямо, одетая в простое домашнее платье, в котором выглядела прекрасней, чем в любом другом – такая была минута. Его сильно поразило, какой далёкой она стала для него в это мгновение, он действительно её не заслужил, её цель и его цель были различны. Разумеется, тогда Фёдор всего этого не понял, но ощутил вполне. Да, он не любил её, теперь точно не любил, и, конечно, никогда не собирался на ней жениться, ему просто было удобно с ней жить. В следующее мгновение в его уме появилась надежда, что всё удастся как-нибудь замять, правда, справедливости ради надо отметить, надежда весьма жиденькая.

– Понимаешь… – неуверенно начал Фёдор и тут же осёкся.

– Понимаю, – холодно, почти надменно оборвала Настя.

Она спокойно встала и пошла собирать вещи. В том или не в том смысле не ясно, но, видимо, чего-то подобного Настя ждала, поскольку много времени у неё это не отняло. Все эти несколько минут Фёдор просидел на прежнем месте как неодушевлённый предмет, почти ничего не ощущая, и пустым взглядом смотрел в телевизор, машинально нажимая кнопки на пульте и громко шелестя целлофаном, в который тот был заботливо завёрнут не им. Одевшись, с большой сумкой в руках, Настя, даже не глядя в его сторону, сказала:

– Остальное заберу потом, – и это оказались последними словами, которые он от неё услышал.

Дверь негромко, но отчётливо захлопнулась, а Фёдор всё продолжал сидеть на диване в отрешённом оцепенении. Через несколько минут он начал приходить в себя, мысли зашевелились, и тут же возникло мерзкое ощущение противоестественности произошедшего, в первое мгновение коего по его телу пробежала ледяная судорога, после чего пришло полное бессилие, и душевное, и физическое. Немного погодя он встал, прошёлся по комнате, ноги отнимались как после долгого сидения и немного дрожали в коленях, посмотрел вниз через окно, её машина всё ещё стояла у подъезда. «Может, ждёт, что я её остановлю?» – пронеслось у него в голове, он даже сделал едва заметное движение к двери, но потом остановился, чего-то соображая. Настя же ничего не ждала, она просто плакала.

Постепенно пустота в голове начала заполняться лихорадочными, бессвязными, путанными обрывками мыслей, которые Фёдор и не старался сдерживать. Почувствовав, что голоден, он зашёл на кухню и про себя заметил: «А ужин она всё-таки приготовила. Видимо, на случай, если вынудит меня сделать ей предложение. Странно, Настя, кажется, всё продумала, умудрилась даже вызвать у меня нужное настроение, а главного как раз таки не учла. Хотя откуда ей было знать, что я не люблю её…» В этот вечер еда Насте особенно удалась, и более всего мясо, она ещё никогда его так не готовила, приберегая рецепт для особого случая, который, собственно, и настал. Сваливая грязные тарелки в раковину, Фёдор, наконец, на сытый желудок заключил: «Всё-таки она меня не понимала, так что это кончилось бы плохо в любом случае».

– Хотя что тут понимать? – вдруг прибавил он вслух в абсолютной тишине, и прозвучало это так странно, будто и не им было сказано.

30.04 Расставание – поганая вещь, даже когда ты сам его инициируешь или хотя бы не против этого, даже не тяготясь тем, кто тебя покидает. Впрочем, я ведь не хотел, да и как-то вдруг всё произошло, с мыслями не могу собраться. Наверно, хорошо, что она первая пошла на выяснение отношений, я, может, никогда бы и не решился. Да и зачем? Но жизнь ей бы обязательно загубил, именно в отместку за любовь, т.е. заботу, как, мол, обычно рассуждается: хочешь – делай. Никогда не думал, что сознательно в состоянии совершить такую гадость, а вот, однако, как узнать-то удалось, случай подвернулся, даже малодушное облегченьеце пришло, гордость, что ли, ведь мог сделать нечто плохое, но не стал. В общем мерзко, очень мерзко, с трудом сам себя выношу. Ну, а если… хотя что уж теперь?