Сон разума

Мне кажется, что тяжесть таких потрясений с возрастом только усиливается, поскольку увеличивается их глубина, растёт степень несогласованности с доселе сложившимся образом жизни, и чем он (образ жизни) кажется устойчивей, тем проще и вместе с тем болезненней ломается. Однажды, будучи уже подростком, поехал я в пионерский лагерь, точнее, меня туда повезли. Сборы были грандиозными, мама начала приготовления чуть ли не за неделю до отправления: собирались нужные и ненужные вещи, постоянно шелестели какие-то пакеты, готовилась еда в дорогу, причём такая, которую мы и дома никогда не употребляли, – нечто крайне затейливое, дорогое, экзотическое. Припоминаю, как родители достали где-то банку ананасов в собственном соку, что тогда было большой редкостью, и сразу же, принеся её домой, запихнули на дно моего рюкзачка, ещё дорогущую колбасу, чтобы я там не дай бог не отощал (правда, её до отъезда держали в холодильнике), и всё такое. Отец нет-нет да и ворчал на мать, что та меня слишком балует, что не мужчина растёт, а маменькин сыночек, но в конце концов и сам поддался её суетливой заботе: однажды пришёл с работы, дня за три до отъезда – она на кухне возилась, майки мои гладила – и молча протянул ей большой пакет, в котором оказалась лёгкая мальчишеская курточка камуфляжного цвета. Когда мама её развернула, у меня аж глаза загорелись, так сильно понравилась вещица, я ведь её потом чуть ли не до института носил, благо, что в то время модно было рукава закатывать, иначе они, конечно, выглядели бы коротко до комичности. «И сколько отдал, Петя», – сразу спросила мама, а папа только рукой махнул: «Пусть пацан порадуется», – она же улыбнулась и обняла его, дескать, и ты тоже, только скрываешь; до сих пор эта сцена у меня перед глазами стоит. Но всё равно в день отъезда, как бы до того не готовились, все очень суетились, бегали по квартире, что-то искали, чуть на поезд не опоздали. Отец (со мной мать должна была ехать) проводил нас только до станции, огромной, шумной и дурно пахнущей, с разношёрстной публикой и совершенно холодной, безразличной атмосферой. Попрощались мы очень быстро, он в вагон даже не зашёл, на перроне остался, впрочем, и ехать-то оказалось совсем недалеко, насколько мне помнится, часов 7-8, не более. Кстати сказать, достать путёвку в пионерлагерь было тогда делом довольно непростым тем более обычным учителям, но родители для единственного сыночка как-то изловчились.