Сомниум

Вскоре мы снова неслись в нашей капсуле. На этот раз обратно — к жилому модулю. Капитан сказал, что пора уже начинать готовиться к отлету на Землю, но, несмотря на это, он не отказал в моей просьбе еще разок полюбоваться на море. Наконец мы приземлились и вышли наружу неподалеку от берега. Я с интересом отметила, что угрюмый сумрак разрешился в пользу осторожных солнечных лучей и мелкой мороси. Мы двинулись в сторону изумрудной воды.

— Эрон, посмотри! Я только что потрогала этот зеленый листок, он оторвался от ветки, и я разорвала его на две части, — сказала я, прикладывая половинки друг другу. Они не соединялись. Мой эйрскрин всегда обретает прежнюю форму, когда что-то пересекает его плоскость. — Посмотри, теперь я сгибаю ветку, и она с хрустом ломается. Это просто невероятно! — восторженно восклицала я, когда мы шли вдоль живой изгороди из низких кустов.

— Да, в отличие от предметов на Земле, не меняющих свои молекулярные связи, здесь все очень хрупко. Сломанная ветка, сорванная трава — их структура уже не восстановится, — прокомментировал капитан.

Я подбрасывала кусочки листьев в воздух, и они разлетались в разные стороны.

— Мисс, вы здесь гость и не вправе нарушать молекулярные связи чего бы то ни было. Достаточно того, что вы топчете землю и растительность на ней, — строго сказал капитан.

— Простите, — ответила я.

Стало совсем солнечно. На берегу из высокой травы торчали белые пушистые шарики.

— Капитан, а как называются эти цветы?

— Это одуванчики.

Я заметила, что пушинки легко отделялись от растений при дуновении ветра, и, нагнувшись, потянулась к одному из цветков.

— Можно я дуну?

— Хорошо, — согласился Мартинсон.

Я подула на цветок, и пушинки охотно оторвались от белой сердцевины.

— Ну что ж, вы можете немного побыть наедине, — сказал капитан и покинул нас.

— Зачем им эти парашютики? — спросила я, наблюдая за белыми пушинками в воздухе.

— Это семена. После того, как ты их раздуешь, появятся новые цветы, — ответил Эрон, и мы сели на траву. Я устроилась поудобнее и смотрела, как солнечные лучи целуют его лицо. Через прозрачный респиратор мне была видна его улыбка.

— Ну, как ты управляешься без браслета?

— Как видишь, жива.

— Это только потому, что я за тобой присматриваю, — засмеялся он.

— Вечно ты задираешься, Эрон. А у меня сейчас совсем другое настроение. Тут так хорошо! — сказала я, подставив лицо, скрытое респиратором, солнечным лучам. — Помнишь, ты как-то спросил, что я чувствую, когда ты рядом?

— Конечно, ты еще ответила, что тебе становится жарко, — усмехнулся он.

— Верно. А что ты чувствуешь рядом со мной?

Он задумался, и в его глазах промелькнул страх. Мне нравилось украдкой наблюдать за его лицом, видеть, как меняются настроения, замечать его неуверенность и смущение.

— Мне хорошо с тобой, — ответил он.

— И это все?

— И еще твои губы сводят меня с ума, а также твой запах и бархатная кожа, — он уже потянулся ко мне руками, пытаясь уложить на траву.

— Нет, Эрон, стой, — сказала я строго, и он сразу же отстранился, как будто ошпарился кипятком. — Сначала рыбалка — потом рыба, — повторила я когда-то сказанную им фразу.

Эрон приподнял бровь.

— Когда еще мы сможем поговорить без свидетелей?

Я чувствовала, что то, о чем мы говорим, должно остаться только между нами. Мне впервые не хотелось делиться с миром…

Эрон стал серьезен.

— Прости. Ты права. Мне трудно подобрать слова, но…

— Ничего не говори, я все знаю. Я читала об этом в древней книге. Это любовь.

— Что есть любовь?

— «Безумье от угара, игра огнем, ведущая к пожару. Воспламенившееся море слез. Раздумье — необдуманности ради. Смешенье яда и противоядья. Любовь нежна? Она груба и зла, и колется, и жжется, как терновник», — я вспомнила еще одну строчку: — «Конечно, я так сильно влюблена, что глупою должна тебе казаться».

— Спасибо, — сказал Эрон, его глаза светились и казались почти голубыми. — Теперь у меня есть слово.

Эрон сидел молча, глубоко задумавшись, и я не хотела прерывать тишину. Вдруг он вскочил на ноги и сказал, протягивая мне руку:

— Пойдем.

— Иди, я тебя догоню. Хочу немного посидеть одна и посмотреть на море, — ответила я.

— Конечно, посиди, это мне знакомо, — согласился он и побрел вдоль берега.

Я сняла респиратор, чтобы отклеить камеру-родинку. Покрутив ее на кончике указательного пальца, я дунула, и крошечное устройство упало в песок.

— Оставайся здесь, ты больше мне не нужна.

Я смотрела вдаль, стараясь запомнить все в деталях. Изумрудное море было живым и сильным. Волны, повинуясь ветру, ударялись о берег. Я хотела потрогать воду, но боялась ее, видя, как волны неистово шуршат камнями.