Сомерсет Моэм

На «Мавританку» и пал выбор Моэма, когда он после истории со сдачей в аренду дома на Брайенстон-сквер оказался без крыши — лондонской, по крайней мере, — над головой и принял решение приобрести дом на юге Франции. Весной 1927 года Моэм и Хэкстон, остановившись в отеле «Резерв де Больё», в течение марта и апреля в поисках дома разъезжали по Французской Ривьере, пока писатель не присмотрел «Виллу Мореск». Не торгуясь, он выложил за нее 48 500 долларов (сегодня — сумму смехотворную; после войны вилла уже оценивалась в два миллиона) и нанял архитектора Анри Делмотта перестроить мавританскую виллу «под себя». Должно быть, Моэм так любил «Мавританку» именно потому, что перестраивал ее, сообразуясь со своими вкусами и привычками, все придумал сам и сумел, уничтожив прихотливый барочный дизайн («барочные ужасы»), сделать здание простым, удобным для жизни и функциональным. «Этот дом, — сказал как-то Гэрсону Кэнину Моэм, — мой второй ребенок. Когда я купил его, он был не менее уродлив, чем всякий новорожденный, но сейчас, видите, он подрос и смотрится молодцом». К этому следовало бы добавить, что сказано это было уже после войны, когда вилле сильно досталось — и не только от «своих», но и от «чужих», о чем еще будет сказано.

Сайри, побывавшая — первый и последний раз — в «Мавританке» в июле, была первой посетительницей, по достоинству оценившей совместный творческий вклад архитектора и нового хозяина «Виллы Мореск». Мы уже говорили, что, вернувшись в Антибы после экскурсии по «Мавританке», она незамедлительно отправила мужу с шофером записку с предложением развестись — и ее можно понять: в перестроенной вилле ее присутствие не предусматривалось, и это было первое, что бросалось в глаза.

В глаза, впрочем, бросалось и многое другое. Дом и сад поражали воображение даже тех, кого поразить было непросто. С вившейся среди скал подъездной аллеи открывался вид на ослепительно белый особняк с зелеными ставнями, выходившими на просторную террасу над лежавшим внизу Средиземным морем, и высокой входной дверью с начертанным на ней знаком от сглаза. Точно таким же знаком, некогда привезенным отцом Моэма из Марракеша, помечены и ворота при въезде на территорию виллы, и все книги в библиотеке писателя. Присутствует этот знак и на обложках пятитомника полного собрания рассказов Моэма, выпущенного в России в самом конце прошлого века московским издательством «Захаров».

К морю сбегал уступами сад с пальмами, апельсиновыми деревьями, деревьями авокадо и африканскими лилиями, который обслуживали семь (!) садовников и посреди которого на возвышении сверкал в лучах солнца вырезанный в скале, выложенный мраморной плиткой бассейн с головой фавна работы Бернини в основании. К бассейну поднималась довольно крутая каменная лестница, по которой Моэм до старости взбегал по меньшей мере дважды в день — как и большинство гостей, он предпочитал бассейн морю. Неподалеку от бассейна, на морском берегу — какова предусмотрительность рачительного хозяина! — раскачивался под кактусами массивный, старинный бронзовый гонг, привезенный Моэмом из Индокитая: купавшиеся в бассейне звонили в гонг, когда хотели подкрепиться или выпить коктейль. Однажды, не заметив, что вода в бассейне спущена, в очередной раз напившийся до потери сознания Хэкстон нырнул в «сухой» водоем, сломал себе несколько шейных позвонков и больше полугода ходил в корсете (что, впрочем, не мешало ему продолжать пить). Моэм же, стремясь по обыкновению замять связанный с другом и секретарем скандал, с упорством, достойным лучшего применения, разъяснял гостям и соседям, что в действительности Джералд нырнул вовсе не в бассейн, а в море и ударился головой о скалу…

Из выложенного плиткой и облицованного черно-белым мрамором холла, мимо статуи китайской богини милосердия Куан-Йин, на второй и третий этажи виллы вела мраморная лестница, украшенная сиамскими бронзовыми головами, а также чучелами птиц с Борнео. На третьем этаже находились пять гостевых комнат, куда заглядывали апельсиновые, лимонные и мандариновые деревья, за окнами целыми днями пели щеглы, и круглый год цвела мимоза; еще две гостевые комнаты и, соответственно, две ванные с устрашающего вида африканскими масками по стенам располагались этажом ниже.

Спальня хозяина — небольшая комната с видом на море, мраморным камином, на котором стояло несколько фотографий матери писателя Эдит Снелл, и сицилийской кроватью XVIII века — также находилась на втором этаже. «Лежа на расписанной цветами кровати, я иногда складываю руки на груди и закрываю глаза — пытаюсь вообразить, как я буду смотреться, когда помру», — признался однажды Моэм. За кроватью стояла испанская барочная скульптура, а перед ней — встроенный книжный шкаф с томами любимых авторов — Уильяма Хэзлитта, Сэмюэля Батлера, Генри Джеймса, Стерна, а также со сказками братьев Гримм, дневниками Андре Жида, рассказами Киплинга.