Сомерсет Моэм

Демократизм сослужил ему хорошую службу и в чисто литературной сфере: благополучная литературная биография немыслима без взаимопонимания между автором и читателем, их непрерывающегося благожелательного контакта. Уважительное отношение Моэма к труду и ремеслам следствием своим имело столь же уважительный подход к потенциальному читателю, каковым мог быть ремесленник или рабочий. Писатель неизменно выступал против нарочитой усложненности формы, заведомой неясности выражения мысли, особенно в тех случаях, когда непонятность "...рядится в одежды аристократизма. Автор затуманивает свою мысль, чтобы сделать ее недоступной для толпы" ("Подводя итоги"). "Я отказываюсь верить, - там же прокламирует Моэм, - что красота это достояние единиц, и склонен думать, что искусство, имеющее смысл только для людей, прошедших специальную подготовку, столь же незначительно, как те единицы, которым оно что-то говорит. Подлинно великим и значительным искусством могут наслаждаться все. Искусство касты - это просто игрушка". Это принципиальное положение эстетики Моэма стоило ему симпатий рафинированной элиты, но зато завоевало широкого читателя. Он ведь не только наставлял: "Стиль книги должен быть достаточно прост, чтобы любой сколько-нибудь образованный человек мог читать ее с легкостью..." ("Десять романистов и их романы", 1948) {Там же. С. 150.} - он всю жизнь воплощал эти рекомендации в собственном творчестве.

Моэма легко читать, но за этой легкостью кроются кропотливая работа над стилем, высокий профессионализм, культура мысли и слова. Легковесность проблематики, облегченность художественных решений тут решительно ни при чем, однако упреки в том и другом и по сей день высказываются по его адресу. В какой-то мере это объясняется тем, что Моэм писал лишь о том, что знал досконально, поэтому некоторые существенные области жизни, к которым он не имел прямого касательства и которые не мог наблюдать воочию, выпали из круга непосредственного изображения в его книгах - война, революционные движения эпохи, жизнь трудящихся классов, "коридоры власти". Он вообще полагал, что писателю не дело заниматься политикой, поскольку-де это пагубно сказывается на творчестве. Имеется в виду, конечно, не политический роман как явление художественного письма, а попытки представить политические идеи в прозаическом обрамлении: иллюстративность литературе и вправду противопоказана. Но пути, какими "политика", история, время проникают в ткань художественного произведения и в нем запечатлеваются, воистину неисповедимы. История литературы свидетельствует: если писатель подходит к жизни вдумчиво, ответственно и честно, он так или иначе отобразит в своих книгах политические реалии эпохи и даст им оценку.

Литературный дебют Моэма выпал на последние годы правления королевы Виктории, когда Британская империя была в зените могущества. Скончался писатель, когда империя фактически прекратила свое существование. Если подходить к им написанному с формальными мерками, остается признать, что в романах и рассказах Моэма нет суждений по экономическим и политическим аспектам. Но формальный подход тем и плох, что формален.

За века своего существования Британская империя выработала особую форму общественного сознания, окончательно сложившуюся в викторианскую эпоху. Эта форма представляла собой сложный, покоящийся на иерархическом принципе комплекс норм поведения, нравственных ориентиров, социально-политических ценностей и психологических установок; его неотъемлемыми слагаемыми были концепция британского офицера и джентльмена и непреступаемость грани между "белым человеком", "сахибом", и "туземцем". Короче, то был традиционный британский снобизм, обогащенный опытом многовекового колониального господства.

Не приходится поэтому удивляться, что нравственная и эстетическая критика мира буржуа почти во всех произведениях Моэма выливается, как правило, в очень тонкое, едко-ироническое развенчание снобизма, опирающееся на тщательный отбор характерных словечек, жестов, черт внешнего облика и психологических реакций персонажа. Эстетствующий сноб Элрой Кир ("Пироги и пиво"), помощник губернатора Гонконга Чарлз Таунсенд и его жена Дороти ("Узорный покров", 1925), американец Эллиот Темплтон, потрясающая в своей гротескной убедительности квинтэссенция снобизма ("Острие бритвы"), - образы первого ряда, но писатель не упускает случая выявить и припечатать социальный феномен на уровне персонажей второго, третьего, десятого плана, и каждый раз ему хватает для "моментального" портрета пары фраз, неожиданного сравнения, одного-двух штрихов или единственной детали. Так, снобизм снедаемой честолюбием жены скромного адвоката передан одним предложением: "За двадцать пять лет миссис Гарстин ни разу не пригласила в гости человека просто потому, что он ей нравился" ("Узорный покров").