- Джинн не писал ничего, потому что не мог же он написать, что лазит Сила знает где. А в перерывах они с Ксанатосом пытаются угробить друг друга, - темное лицо Воса приобрело какое-то странное выражение. - Депрессия у него была, понимаешь ли. Он и так был... своеобразным, а Падение падавана и вовсе чуть не свело его с ума. М-да... - пожал плечами киффар. - Ну а после испытательного срока отчеты писал уже Оби.
- Какого срока? - опешил Энакин.
- Обычного, - непонятно ухмыльнулся Квинлан. - Оби-Вану разрешили вновь вернуться в Орден и снова стать падаваном Джинна, но он должен был пройти испытательный срок. После Мелиды-Даан.
Вернуться? Значит, Оби-Ван покинул Орден? Но... У Скайуокера в голове такая мысль не укладывалась.
- Мастер Вос... Вы можете рассказать подробнее?
Киффар оценивающе взглянул на Энакина и начал рассказ, приведший рыцаря в состояние шока. Бросить падавана, которому не исполнилось и четырнадцати, на планете, охваченной войной, идущей там годами? И при этом заявить, что это - предательство мастера и Ордена?
У Кеноби было много недостатков, но Скайуокер твердо знал: если бы Энакин заикнулся о помощи кому-то, то его мастер тут же остался бы с ним. Да, он бы бурчал, читал нотации, прогрызал дырку в голове лекциями о поведении правильного джедая, но никогда и не подумал оставить падавана без присмотра. Для Оби-Вана это было просто немыслимо.
Что говорить, он до последнего считал, что Энакину необходимы присмотр и забота. Тогда Скайуокер считал это навязчивостью и покушением на его самостоятельность. Он же взрослый и почти рыцарь!
Теперь он мог о такой заботе только тоскливо мечтать, о чем недвусмысленно напоминала висящая в маленьком мешочке на шее коса.
Поблагодарив Воса за информацию, Скайуокер принялся за скачанные в библиотеке лекции по тем самым традициям, которые он когда-то считал нудятиной, прогуливая с огромным удовольствием, и был неприятно удивлен количеством неизвестных ему мелочей.
В Ордене была прорва традиций. Какие-то давным-давно вышли из употребления, превратившись в занятные или не очень курьезы, какие-то практиковали до сих пор, бережно сохраняя дошедшие из глубины веков ритуалы и церемонии.
Скайуокер читал и вспоминал годы ученичества, понимая, почему раз в год Оби-Ван обязательно проводит чайную церемонию с совершенно определенным сортом напитка и почему чашек две, а не одна. Почему падаванская коса состоит из трех прядей и начинается и заканчивается белыми бусинами. Почему члены Совета носят плащи совершенно особого оттенка коричневого, а одежда джедаев имеет строго определенный покрой.
Все те мелочи, которые он принимал как данность, не вникая в содержание.
Неделя пролетела молниеносно. Скайуокер только пару раз навестил супругу, неожиданно с неприятным чувством отметив, что Падме возврат косички к владельцу не слишком-то и взволновал. Женщина лишь вежливо покивала, переключившись на гораздо более понятные ей записи каких-то дебатов, а Скайуокеру почему-то вспомнилось, как странно сиротливо смотрелась среди дорогих драгоценностей его супруги тонкая падаванская косичка, лежавшая на богатом черном бархате обивки.
Воспоминание мелькнуло и ушло, но в душе что-то шевельнулось.
Канцлер звонил постоянно, зазывая в гости, но Скайуокер каждый раз отказывался, отговариваясь занятостью. Палпатин понимающе кивал, однако во всей его фигуре сквозила такая укоризна, что пару раз Энакин чуть не принял приглашение. Передумывать помогал сам канцлер, ласково намекающий, что он не прочь выслушать жалобы рыцаря на произвол Совета, на ущемляющего его права мастера... Ой, простите, бывшего мастера.
Канцлер с таким неприкрытым наслаждением произносил 'бывшего', что Энакин тут же рефлекторно ощетинивался.
Одно дело самому бурчать на мастера и совсем другое - позволять кому-то плевать ему вслед. Мешочек с косичкой жег грудь, а в голове крутились презрительные реплики Таркина и детские воспоминания. Он никогда не жаловался своей матери, невзирая на кошмар рабства, так почему же, став джедаем, начал распускать сопли?
И на дурной пример мастера пожаловаться нельзя при всем желании: Оби-Ван всегда демонстрировал только одно состояние. Он заявлял, что в полном порядке, даже валяясь в грязи и истекая кровью на какой-то помойке.
Зато Энакину было о чем побурчать... Пожаловаться. Он стонал и с удовольствием принимал чужие утешения и уверения в том, какой он замечательный. Все остальные его не понимают, такого нежного душой и хрупкого.
Когда до Скайуокера дошла эта мысль - совершенно неожиданно, прямо на поле боя, под обстрелом вражеской артиллерии, рыцарь так и замер, ошарашенный неожиданным откровением, и только рев Рекса практически в ухо привел его в себя. Остаток боя прошел как в тумане. Скайуокер автоматически командовал, вытаскивал клонов из завалов, крушил напирающих дроидов.
В тот день даже Рекс смотрел дружелюбнее, и Кикс не приставал со шприцами наперевес.