Солнцеворот

— Такая же, как у тебя. Безумие. Но — другое. Светлое и радостное. В ночи можно творить любые глупости, но когда настанет утро, они покажутся далекими и несерьезными. А представь, что сойдёт с ума солнце? Сможет ли кто-то забыть это чудо?

Как всегда, несёт абсолютную чушь. Такой её и запомнил Эрлот. Сколько раз он удивлялся Эмарису. Такой спокойный и уравновешенный — как он умудрялся делить вечность с этой взбалмошной девицей? И как эта девица, купающаяся в жизни, как бабочка в солнечном луче, сумела заставить себя умереть?..

Эрлот достал из ножен кинжал, повертел его в руке, любуясь отблесками на безупречно гладком и остром лезвии.

— Наша беда — я имею в виду нас, вампиров, — в том, что некому рассказать о нашем происхождении. Домыслов и легенд немало, но что есть истина? Река сотворила людей первыми? Солнце сотворило людей? Река сотворила людей, а Солнце пролило в них свет? Сначала были вампиры, а потом пришли люди?.. Река и Солнце не разумны в том смысле, в котором говорим о себе мы. Это две стихии, способные на нас воздействовать. Но если люди, пусть неосознанно, слышат оба гласа, то вампиры в полной мере открыты лишь Реке. И так было до тех пор, пока не появилась ты.

Ладонь Эрлота протянулась к призраку, но прошла насквозь, не коснувшись щеки. Эрлот улыбнулся и убрал руку.

— Твоё бестолковое присутствие нас смущало и тревожило, но было в чем-то необходимым. Ты показывала нам, что есть ещё и Солнце, о котором мы старались забыть. Смешно подумать, но это именно ты держала в своих нежных ладонях целый мир.

— В каждом из вампиров есть толика солнечного света, — возразила Ирабиль. — Я лишь напоминала…

— Не в каждом.

Она молчала долго, мрачнея под тяжелым взглядом Эрлота.

— И верно. В тебе света нет.

— Моим светом была ты. С тех пор, как я вкусил твоей крови, я знал, что мне есть ради чего обуздать Реку внутри себя. Но ты ушла, и именно тогда началось то, что я вскоре собираюсь закончить навсегда. Солнце погаснет, и Алая Река станет нашим единственным миром, вечным блаженством. Ты первая, кому я говорю об этом, остальные довольствуются сказкой о землях Востока.

— Но ты лукавишь, — улыбнулась Ирабиль. — Даже с моим уходом всё не закончилось. Ты встретил мою дочь, и она жива. И потом — ты здесь. Значит что-то ещё не дает тебе покоя. Твоё солнце всё ещё слишком ярко.

— Я пришел его погасить, — вздохнул Эрлот.

Лезвие кинжала легло на запястье и скользнуло по венам. Убрав оружие, Эрлот опустил раненую руку и принялся сжимать и разжимать кулак. Кровь текла на ладонь. Кровь капала на белый мрамор.

— Почему ты ушла, Ирабиль? Какой в этом был смысл?

Она закрыла глаза.

— Потому что нельзя примирить огонь и воду. Нельзя любить и хотеть убить одновременно. Нельзя спать и бодрствовать в один миг. Наш мир был разодран на две половины, а все мы были слишком старыми и слабыми, слишком глупыми и самовлюбленными, чтобы сшить нечто новое. Мы пировали на руинах. Ни тебя, ни меня это не устраивало. Ты хотел кровавого ливня и океанов крови, а я мечтала о золотистом солнечном дне вечность длиною. Рано или поздно мы бы схватились за наши мечты, и я бы погибла — я знаю. Но теперь, Эрлот, судьбу мира будут вершить другие. Те, кому ведомы обе его половины. Те, кому под силу их уничтожить и создать нечто новое. Прямо сейчас ты совершаешь выбор: жить или умереть. И я не стану больше ничего тебе говорить. Потому что твой выбор мне уже известен. И я о нем скорблю.

— Какая претенциозная чушь, — покачал головой Эрлот. — Ни жизнь, ни смерть тебя ничему не научили. А теперь ты потеряла и вечность.

Окровавленная ладонь метнулась к королеве, и в этот раз пальцы крепко сжали горло. Исказились черты прекрасного лица.

— Прощай, — прошептал Эрлот, вплотную подойдя к Ирабиль, умирающей во второй раз. — Теперь уже навсегда. Тогда мы не успели с тобой попрощаться.

Он остановил сердце. Черное пламя поднялось со дна души и вырвалось наружу, окутало призрак королевы. Ещё мгновение, и он исчезнет навеки…

Что-то громыхнуло. Эрлот вскинул голову и отшатнулся — ему под ноги упала каменная плита. В потолке Храма зияла дыра. Солнечный луч, зримый и, казалось, осязаемый, скользнул внутрь и, коснувшись призрака, потушил пламя. Миг ещё Эрлот видел скорбный взгляд зеленых глаз, а потом — будто рой золотых и серебряных бабочек взлетел вверх по лучу.

Стало темно. Солнце закрыли тучи, и разноцветные пятна витражей исчезли. Только алые пятна крови на мраморе напоминали, что в мире есть ещё цвета.

4

Мэролл видел, как крышу Храма пробил луч, как что-то сверкнуло в нем, ярче самого света, и как в тот же миг солнце закрыли невесть откуда взявшиеся средь ясного неба тучи. Видел и молчал, потрясенный.

Ему казалось, что он далеко продвинулся по пути познания Реки, но теперь, понимая, насколько далеко ушел Эрлот, он понимал, что сам лишь топчется у начала тропы.