Солнцеворот

— Гуляли? — переспросил Кастилос и рывком развернул принцессу к зеркалу. — Серьезно?!

— Ой, …! — крикнула рыжая, шарахнувшись от собственного отражения.

Было от чего. Волколака-то крайнего Роткир прям над ней зарезал, хлестало как из ведра. Там, впотьмах да впопыхах, не до того было обоим, а тут… Залило принцесску основательно. Блузку только выкинуть, хотя пуговки на месте. Остальное отмоется… Часа за два.

— Да-а… — протянула Ирабиль, осторожно касаясь покрытого бурой подсыхающей кровью лица. — П… Перегуляли.

Роткир, уже не скрываясь, заржал. У принцессы вырвался истерический смешок. А вот Кастилос шутку не оценил. Нет, тут без вопросов, конечно, шутка непростая, даже глупая, и строго под ситуацию, не каждый смекнёт, где смеяться. Но вот так молча выходить, дверью хлопнув, — тоже не дело.

Тут принцесса как будто расслабилась резко — трястись начала, ноги подогнулись.

— Так, тихо, спокойно! — Спрятав нож, Роткир шагнул к ней, прижал к себе, не давая упасть. — Всё закончилось, понимаешь? Мы живые, они — мёртвые. Что ещё для счастья надо?

— Кастилос! — всхлипнула принцесса, прижимаясь окровавленным лицом — вот спасибо-то! — к рубахе Роткира.

— А ты что думала, он тебе самовар поставит на радостях?

— Но… Мы ведь живые! Он бы хоть спросил, что там…

— А то ему не видно, что живые, — вздохнул Роткир. — Не потому он бесится, рыжуха. Тут другое.

— Ка… какое?

Она подняла голову, заглянула в глаза. Роткир замешкался. Ну, вот и шанс наставление папаши исполнить. Сколько в жизни таких моментов было, и не захочешь, а распознаешь. Наклониться чуток, припасть к устам сахарным — даром что волколачья кровь на них, потерпеть можно! — и понеслось, полетело, по известному маршруту.

И ведь, что самое обидное, нравится она ему, с каждым днём сильнее, каких бы глупостей ни творила. А обидно от того, что маршрут известный. Всё уж хожено-перехожено. Нет бы ей руку протянуть, да за собой повести, туда, где сказочно, волшебно, где чудеса сбываются. Так нет же, ему сейчас доверилась. Веди, мол, Роткир, куда скажешь.

Ну и отведёт. В первый раз, что ли? Уж и плакали из-за него, и проклинали, и вены резали — кто себе, кто сопернице. Самому по итогу мерзко будет, хоть в петлю. Но момент-то есть, не упускать ведь! Как сам перед собой оправдываться будешь?

— Мойся иди, — с удивлением услышал Роткир свой голос. — А я с твоим брательником перетру кой-чего.

Отстранил от себя живую, настоящую принцессу и пошёл прочь. Уже в дверях подумал: «Я что сейчас сделал, а?». Но ответить не смог.

4

Кастилос вышел из дома, но этого ему показалось мало, и он удалился на задний двор. Там был колодец, накрытый крышкой. «Ну и куда, по-твоему, они направятся за водой?»

Сжав кулаки в карманах ставшего ненавистным плаща — подарка графа Ливирро — Кастилос торопливо зашагал в сторону леса.

Сердце билось. Он не мог позволить себе такой расточительности, как кровь. Пусть пробирок было и предостаточно, но для них найдётся лучшее применение, чем утоление жажды неудачника, не умеющего управляться с собственными чувствами.

Кастилос остановился, когда дом скрылся из виду. Оперся рукой о тополь, закрыл глаза.

«Забери, забери всю мою боль, все мои черные мысли, все страхи и сожаления… Сделай меня вновь лёгким и беззаботным, верни простую жизнь, где было добро и было зло, и я точно знал, на чьей стороне и против кого сражаюсь. Ту жизнь, где я ещё сражался, а не сидел бесполезным сторожем при двух подростках, презирая сам себя».

Когда Кастилос открыл глаза, он обнаружил, что тополь был сухим, мёртвым. Был ли он таким сразу, или послушался, попытался забрать боль и чёрные мысли?

— Хм… — озадачился Кастилос. — Прости, друг… Ежели чего.

— Да замяли, бывает, чего там, перекрыло маленько, — послышалось из-за спины.

Кастилос резко развернулся. Роткир стоял перед ним, задумчиво и как бы смущённо ковыряя ноготь большого пальца на правой руке.

— Я, это… Поговорить хотел. В смысле, ты бы мне объяснил кой-чего, только словами, так, чтоб железками друг дружку не пырять. Или так не принято? Я просто новичок тут, в вампирстве, многого не знаю.

Кастилос сложил руки на груди. Знал прекрасно, что тон Роткира — напускной, что он специально старается вызвать у него чувство вины. Но виниться было за что. Кастилос понимал, что, покинув Варготос, нередко вёл себя отвратительным образом. Себе он мог признаться, но этому… Надо ли?

— По главной теме, — начал Роткир, ободрённый молчанием и неподвижностью Кастилоса. — В зеркало твоя принцесса случайно провалилась, я не знал, что так бывает. Сколь живу — зеркала твёрдые, и всё одну и ту же рожу кажут. Так что я прибалдел, конечно, но сориентировался — следом пошёл. Как выяснилось, правильно сделал. На нас там волколаки напали.

— Где — «там»? — переспросил Кастилос.

— Ну, в Варготосе. На его развалинах, точнее. Сначала двое — мы их кое-как одолели. Потом ещё — кровь почуяли, видать. Но от этих мы только вой слышали — слинять успели. И я чего спросить-то хотел — они какого тут забыли? Вроде испокон веку только в сказках и жили, чего вдруг нарисовались-то?