Солнцеворот

Костер задымил безбожно, от чего глаза слезились, и ужасно першило в горле. Сегодня дым не очень хотел покидать пещеру, видимо ему здесь было весьма уютно в компании спецназовцев, а, может, потому что завалило щели и теплый воздух не мог найти выход из каменно-снежного мешка. Разведчики, покашливая, сползли на пол, где еще пока заблудился чистый воздух, и доедали консервы почти лежа.

На слабом огне вскипел котел с водой. Самарин рассыпал по кружкам растворимый кофе и кусковой сахар и через минуту к едкому запаху дыма присоединился бодрящий запах странного в этом месте напитка. Лишь бы не задохнуться в этом чаде, подумал старлей, — не от пули сдохли, а от угарного газа загнулись, вот смехота.

— Тебя ждет кто-нибудь? — спросил Евгений.

— Нет. Я перед отправкой за два месяца развелся.

— Не сошлись характерами? — ухмыльнулся Самарин.

— Опять нет. Она замечательная, умная, красивая. Бытовуха нас развела, понимаешь?

— Понимаю. Маленький гарнизон, не с кем словом перекинуться, муж все время на службе, а профессия, выбранная ею, ни как не вписывается в местные условия и требует больших городов. Я прав?

— Прав. Она баалерина. Божественно красива и грациозна. Когда она шла по улице, все прохожие не могли оторвать от ее походки глаз. Она скользила по асфальту, как на коньках, словно тротуар был продолжением сцены. Иногда она путала пешеходную дорожку с подмостками, и, вдруг, делала какое-нибудь легкое па прямо на улице, будто репетировала Лебединое озеро, забыв об окружающих.

Она нежнейший цветок во Вселенной. Она радовалась солнцу, цветам, краскам окружающего мира. Даже настенные граффити ее интересовали не смыслом надписи, а сочетанием оттенков. Она удивлялась всему, как ребенок: букашкам в траве, самолетику в небе, согнувшейся над водой березе. Она ловила снежинки розовой ладошкой и рассматривала их кристаллики, пока те не истаивали, а потом ловила другие и могла так стоять часами под снегопадом, а потом, промерзшая до костей, бежала домой и, закутавшись в плед, с восторгом зачитывалась романами Александра Грина.

Ее подруги и родители в один голос нам пророчили развод. А брат в свое время был настолько против наших отношений, что, узнав о предстоящей свадьбе, чуть не повесился. Ее приглашали на работу в Большой театр, в Мариинку, но я дурак, считал, что жена должна быть рядом с мужем, где бы он ни находился. Мне казалось, что я достоин того, чтобы рядом была такая женщина. Я гордился обладанием такого сокровища, и… Чуть не погубил ее.

Она, словно цветок без солнца, стала увядать, переехав ко мне в далекий уральский гарнизон. В доме перестал звучать ее радостный смех. Несмотря на лето, она была бледна и слабела с каждым новым днем. На все мои слова она лишь грустно улыбалась и прятала свои огромные синие глаза. По ночам она стала плакать, надеясь, что я не услышу, просыпаясь с огромными кругами от слез и недосыпания. А когда я уходил на службу, она включала в доме классическую музыку и бесконечно танцевала в нашей маленькой квартире.

Однажды я пришел домой, а она сидит на полу и плачет. Молча. Без всхлипов. Оказывается — сломала ногу. И вот тогда я испугался по-настоящему, осознав, наконец-то, что убиваю ее. Все те месяцы, что она была в гипсе, я не отходил от нее. Даже читал ей вслух ее любимого Грина. А она лежала, слушала и плакала.

А потом был развод. Вот и вся история.

— И ты ее отпустил? — прервал молчание боец.

— Да. Я выбрал не ту птицу. Если бы она осталась, она бы погибла.

— Жалеешь?

— Ее да, а себя… Себя, наверное, тоже.

— Значит, ты ее любил по-настоящему.

Романов промолчал, отпил из кружки остывший кофе и, оглядевшись по сторонам, отыскал глазами флягу со спиртом.

— Давай для сугреву брямкнем по рюмашке. Сколько там на часах?

— Уже около десяти, — ответил Самарин, протягивая командиру кружку.

Звонкие бульки разлетелись под сводами пещеры, оживляя ее, заставляя людей представить себя где-то далеко от сюда, там, где нет холода, едкого дыма от костра, трупов рядом и осточертевшей войны, и, чтобы закрепить в душе это ощущение, Романов произнес тост:

— Ну, давай, братишка. За то, чтобы мы выбрались с тобой из этой каменной жопы и вернулись домой.

Неразбавленный спирт огнем пронесся по нутру, сметая ураганом какие-либо мысли, оставляя лишь горечь во рту и желание жить. Зажевав галетами, Романов и Самарин прошли в «тамбур».

Романов сунул бойцу в руку фонарик, а сам начал потихоньку вытягивать верхний камень. Вдвоем в тоннеле не развернуться. Чем черт не шутит? Может, за ним пустота и не нужно будет столько копать. Раз — и на воле. Камень сорвался и упал под ноги, поднимая клубы пыли. Пустот за ним не оказалось.

— Знаешь, тост у тебя был правильный, — произнес Самарин, направляя свет на место раскопок. — Только вот домой мне ехать, совершенно не охота. Я имею ввиду, что если откопаемся и выберемся отсюда, уеду куда угодно, только не домой.

— А что так? — кряхтя, спросил старлей. — Дома же хорошо. Тепло, уютно и мухи не кусают. Живешь у родителей под крылом и в ус не дуешь.