Солнцедар

Уверен, вы давно догадались, что за такими ветхозаветными терминами и именами, как первенец, Змий и Давид, спрятался от посторонних глаз нашей истории мой первородный сын, мой думузи – Серёжа, 1923 года рождения. Полное его имя Сергей Григорьевич Даркин. В возрасте 10 лет я отдал его в школу, семилетку, где он проучился до 1941 года. Окончил её с отличием. И в 1941 году планировал летом поступать в железнодорожный техникум. Только я этого ничего не узнал. В 1939 году за мной пришли совсем другие приключения.

Коллективизация.

Первые ласточки моей беды стали залетать к нам в Ильину Гору еще в 1928 году. Но если быть более справедливым, то нужно смотреть на дело не взирая на даты. Революция тут не причём. Как я уже говорил, все предпосылки событий 30-х годов сформировались ещё в начале века. После отмены крепостного права, крестьяне получили свободу, паспорта, права, но не получили землю. Её, землю, ещё надо было выкупать у помещиков. Выкупленной земли было недостаточно. Так, для прокорма семьи в наших местах нужно не меньше 8 гектаров. А крестьяне получили в среднем по 3 гектара на семью. Следовательно, недостающую землю нужно было арендовать у помещика. Арендовать общественное пастбище, лес, сенокосные луга, водопои для скота и прочее и прочее. Я говорил уже вскользь, что у нас с чухонской родней стихийно образовалась такая ячейка, на вроде сельской артели: мы сообща арендовали необходимые земли и как-то сами, без драки, умудрялись делить урожай.

На чём держалась конструкция? Отвечу, страшно сказать, на крови! Но не пугайтесь, речь идет всего лишь о кровном родстве. То есть о родовой дисциплине и родственной совести. Дисциплину охотно поддерживали все слабые и молодые, для того, чтобы передать власть сильным и опытным. Те ответственно брали у них эту самую власть и заключали внешние сделки с рынком и с помещиками. Доходы делили сильные. Делили по совести, понимая, что всем нужно выжить. В маленькой общине все на виду. У кого дети без обувки, у кого больной старик в доме, чья лошадь третьего дня околела и тому подобное. Итак, по годовому кругу каждая семья получала сначала свой доход с трёх гектаров личной земли, и потом еще старшие распределяли доход от общественных работ на арендованных угодьях. Вот так вот потихоньку и приспособились.

После революции мы продолжали обрабатывать привычные наделы, отбиваясь от набегов государства. Экспроприация, продразверстка, раскулачивание. А куда деваться? Без пищи не может читать газету человек! И в 1928 году наша местная власть приказала строить колхозы. Мы быстренько поняли, чего от нас хотят и ухватили самую суть идеи, возникшей в голодном желудке правящей партии. Советское государство, как субъект правоотношений, не видело в индивидуальном сознании себе ровню и собеседника. Оно признавало только стадные, уставные, совещательные формы духа, в которых личность жертвовала собой ради общего блага. Оно хотело разговаривать с обществом. Частное мнение его не интересовало. В благом, на первый взгляд, намерении, скрывалась здравое зерно замысла. Дело в том, что имея дело с юридическим лицом, государство полностью контролировало его имущество, не обижая при этом личное достоинство крестьянина. Например, изъять хлеб у семьи – это значит уморить голодом детей, отправить побираться стариков, довести до суицида взрослых. Не так с юридической формой. Здесь смерть – всего лишь банкротство колхоза, и то не навсегда. Правовой термин. Согнав народ в колхозы, государство получало сначала информацию об имуществе колхозников, а потом и право распорядиться этим имуществом по своему усмотрению. Дабы избежать напрасной гибели, мы решили создать свой колхоз из нашей, сложившейся к тому моменту, артели.

Шесть наших дворов образовали ТОЗ: товарищество обработки земли. Колхоз есть! Приказ выполнен. Но государство к нам как не ходило, так и не может прийти. Даже не может в окно заглянуть. Законопачены форточки. Хто там? Чяво надо? Мы налоги заплатили. Больше дать не могём. До свидания, и вам не хворать. Но государство продолжало настаивать на укрупнении колхозов по территориальному принципу, в противовес родственному, пытаясь преодолеть замкнутость карликовых хозяйств, для удобства регулирующих органов. Крупным объединением людей легче манипулировать. Здесь ослаблены эгоистические порывы участников. Большевики в Москве ставили задачи местной власти. На местах пытались исполнить приказ, как могли.