Читаем Солнцедар полностью

Итак, заройский помещик Васильев! Чем бы он мог заниматься в жизни? Ну, например, торговать льном. Псков – это льняное царство. Лён выращивают везде. В Псковской губернии в 1890 году имелось 45 льнотрепальных предприятий. Далее – кожевенное производство. Далее – лесопилки и кирпичные заводики. Ну и совсем мало известковых и стекольных заводов. Плюс нерадивое сельское хозяйство. По сегодняшним меркам, наверное, мог открыть магазин, парикмахерскую, ресторан и гостиницу, мог заняться перевозками. Мог служить в министерстве, на таможне, на железной дороге. Мог уехать в столицу на заработки. Мог работать учителем, почтальоном, полицейским. Но не работал. Зачем? Русскому человеку не нужны деньги. От них одни проблемы. Деньги требуют от человека поступков. Они зовут. Манят. Они дают свободу, о ужас! Деньги – это открепительное удостоверение от земли в самодостаточность, от природы в искусство, от инстинкта к разумной жизни. Другое дело без денег. В мире где есть только натуральное хозяйство ничто не нарушает сложившийся статус кво. Ванька тут, Манька там. Это – барин, это холопья. Куда пошел, стоять! Ась, не слышу? Оплеух с утра нараздал, теперь и поспать можно. И холопья довольны: каждый по затрещине получил, считай утренняя планерка состоялась. Что барин хотел мне сказать, то уже сказал. Впереди свободный постный трудовой день. Без денег никуда не убежишь, в кабак не пойдешь, в карты играть не сядешь. И к тебе никто не придёт. Кому ты нужен, без денег-то. Без денег ты никому не интересен. Нет денег – нет забот. Свободна голова. Отсюда покой и здоровье.

Когда я родился, моему отцу было не более 25 лет. Мою мать с младенцем держали какое-то время при дворе, но через несколько лет отселили в ту же деревню, где стояла усадьба. Дали избушку, земельный надел, потом подженили к одному вдовому чухонцу, да и в общем по жизни никто нас не обижал и мать со мной не чурались. Так я и стал крестьянствовать. Чухонцы очень любят землю, скотину (особенно коров), имеют тягу к инновациям. Сепаратор, поилки, скирды, риги, сушилки для табака – это всё у них голове, это их мир. У моей матери пошли новые дети. А я пошел работать в поле, чем был очень доволен. Часто, проходя по делам, видел молодого помещика – моего отца, и наблюдал за ним. Я тогда не очень понимал, что он мой отец. Отцом моим был чухонец. Но какая-то внутренняя тяга заставляла меня обращать внимание на помещичий двор, внимать рассказам знакомой дворни про молодого барина, накапливать в памяти те картины и сюжеты, сопоставлять и склеивать их зачем-то. Наверное, для того, чтобы потом вот так вот, на бумаге, закольцевать это поток крестьянской жизни сквозь революционный угар и всю последующую белиберду из своего бастардского сознания родного сына чужой страны.

Старый помещик, как рассказывали мне придворные, часто склонял своего отпрыска (моего отца) к государственной службе и к участию в дворянском собрании. Он дал ему обычное для того времени домашнее образование, которое, как он считал, позволяло юноше быть участником общественной жизни. Он хотел, чтобы его наследник избрался в местное самоуправление, либо в судебные органы. Но тот находил для своего папаши постоянные отговорки от сих докук. Для работы в суде, говорит, нужно закончить университет по юридическому профилю, а заниматься разбором помещичьего произвола у него нету ни каких моральных прав в виду молодости лет. Попечение образованию, медицине, обеспечение армии продовольствием и сукном, также не привлекало будущего хозяина поместья, ибо там и без него неплохо справятся. Сам же он, конечно, одобряет всё творчество государственных служащих и по судебным делам и по линии образования, хотя и мог бы им дать предостаточно дельных советов, если бы они его спрашивали. Ну, а коли не спрашивают, то пущай всё движется далее, как заведено, а мы не будем ему мешать.

Впрочем, иногда молодой барин сверялся у своего камердинера, а мог бы он повести за собой народ? Мог бы он предложить людям свою идею? Пошли бы люди за ним, если бы он вынул из груди своё пылающее сердце в надежде осветить людям путь? Но сам же и отвечал себе, что не мог. И что идей у него нет, и кому они вообще нужны, и сердце у него простое, мясистое, и никакого света не излучает. Что может он предложить каким-то чужим людям? Он даже соседской дочери предложить конную прогулку не может. Впрочем, этой-то клюкве он всё может предложить, просто она сама – корова деревенская и ему нет до неё никакого дела. Другими словами до самоуправления ему нужно еще подрасти, обзавестись семьёй, укрепить доход, и уже потом, когда будут сделаны все дела для себя, можно будет подумать о людях и об уезде.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное