— И несомненно, — добавил директор, — самое замечательное заключается в том, что компьютеру не нужен отдых. Что означает, что даже сейчас, когда Департамент закрыт и все разошлись по домам, наша маленькая черная коробочка не спит, а продолжает плести свою паутину, подталкивая клиентов к адюльтеру, все двадцать четыре часа в сутки… Ну что ж, — сказал он, выключая экран и закрывая пульт крышкой, — думаю, вы получили представление о том, какого рода работой мы тут занимаемся. Департамент у нас небольшой, но полагаю, не ошибусь, если назову его счастливым. — Он отстранение смотрел поверх головы Джейн на потемневший экран. — Я всегда говорю, — продолжал он, — что это один из немногих департаментов во всей Службе, где ты можешь указать на конечный результат и положа руку на сердце с гордостью сказать самому себе: «Это сделал я». Да, — добавил он, — я уверен, что вам понравится работать у нас.
— Да уж, — мрачно подтвердила Джейн, — я тоже так думаю.
ОДИННАДЦАТЬ
Деревенский петух, пробудившись от сна, инстинктивно взглянул на небо и пустил петуха. Странно, сказала его генетическая память, обращаясь к моторным центрам.
Маленькая Хельга (которая быстро становилась Большой Хельгой, но обитатели деревни делали вид, что не замечают) зевнула, потерла глаза и отправилась в хлев на утреннюю дойку. Она уже почти пересекла двор, держа подойник в руке, но внезапно остановилась и выпучила глаза. Затем она уронила подойник и бросилась обратно в дом.
— Люди! Люди! — кричала она. — Сосед Бьорн уходит из деревни!
На кухне, в первый раз за всю историю семьи, воцарилась полнейшая тишина. Ну, не то чтобы полнейшая: Минушка, сделав шаг назад, наступила на хвост коту, с пронзительными вокальными последствиями, а также раздался громкий стук, когда Бабушка уронила разливательную ложку, но по крайней мере никто не говорил.
Маленькая Хельга, будучи маленькой, приняла их молчание за недоверие.
— Честное слово, — заторопилась она. — Я сама видела, как он поднимался по тропинке на холм и он держал на плече свой топор, а к топорищу был привязан большой красный платок в горошек, а на другом плече он нес большой узел, и на нем был его кожаный жилет Ангелов Ада, который он надевает, только когда спускается в город, чтобы купить себе опьяняющей жидкости. А маленькая коричневая собачка пыталась увязаться за ним, но он все время останавливался и кидал в нее яблоками.
Снова молчание. Затем Прадедушка покачал головой.
— Это невозможно, — сказал он. — Никто никогда не уходит из деревни. Люди приходят сюда из большого мира, но они никогда не уходят обратно.
— Это потому, что у нас здесь идиллия, — пояснила Прабабушка с микроскопической долей сожаления в голосе. Она влюбилась в эту деревню с того самого момента, когда увидела ее в первый раз, шестьдесят два года назад, но до этого она жила в Чикаго, и не могла порою не вспомнить, что в Чикаго, наряду с несомненным недостатком идиллии, весьма пеклись о санитарии и водоснабжении. — Весь смысл идиллии в том, что ты никуда не идешь.
— Ох, боже мой! — сказала Бабушка. — Если он уходит, это может означать только, что он был здесь несчастлив. Ах, бедняжка!
— Мы должны поговорить с ним, — твердо произнес Дедушка, поднимаясь из-за стола и вытаскивая из-за воротника салфетку. — Мы никогда не простим себе, если он уйдет, а мы даже не попытаемся остановить его.
— Если мы не сделаем этого, — поддержала его Бабушка, — мы покинем его в час нужды. А это будет значить, что мы плохие соседи.
Хельга, пригнув голову, выглянула из окна. Через него было непросто что-либо рассмотреть, поскольку невыразимо живописные стекла в частом свинцовом переплете были настолько перекошены почтенным возрастом, что свет проникал сквозь них лишь после жестокой борьбы.
— Поспешите, — озабоченно сказала она. — Он остановился, чтобы найти еще яблок, чтобы кинуть в маленькую коричневую собачку. Если вы поторопитесь, вы еще сможете нагнать его.
И вот Бабушка и Дедушка, и Прабабушка, и Минушка, и Маленькая Хельга, и Ленивый Олаф, и Маленький Торстейн выскочили из дома и побежали вверх по холму, на склоне которого Бьорн как раз вновь навелся на цель, зарядившись подходящим по аэродинамическим свойствам экземпляром «Грэнни Смит».
— Сосед Бьорн! — пропыхтел Дедушка, пытаясь восстановить дыхание. — Сосед Бьорн, неужели ты покидаешь нас, даже не сказав «прощайте»?
— Прощайте, — ответил Бьорн. — Довольны? — Яблоко поразило цель, и маленькая коричневая собачка, поняв наконец намек, удалилась, хромая, под дровяной сарай. Бьорн вскинул свой узел на плечо.
— Но почему? — вопросил Маленький Торстейн. — Разве ты не был счастлив здесь, дорогой сосед Бьорн?
— Нет.
— Куда ты пойдешь? — запричитала Бабушка. — Что ты будешь делать?
Бьорн немного подумал.
— Прежде всего я собираюсь найти ближайший город, где есть хотя бы наполовину пристойный бар и кино, где крутят грязные фильмы. А потом…
— Почему он хочет смотреть грязные фильмы, Бабушка?
— Помолчи, Торстейн.
— Да, но, Бабушка, ведь если фильм будет грязным, то он не сможет ничего рассмотреть, и…
— Я сказала, помолчи!