Солнце внутри

По пурпурной дорожке к нам приближался высокий стройный мужчина в изумрудном костюме и с рыжими волосами, лежащими жесткими залаченными волнами на голове. Руки его были так же широко распахнуты, как улыбка тонких губ на белом лице, и в одной из них он действительно держал бокал шампанского. Подойдя к Барону, мужчина крепко вцепился в его руку и приобнял, со смехом поприветствовав его шутливым ругательством. Я косился как на него, так и на моего спутника, который еще ни разу на моих глазах не подпускал к себе никого так близко, и не знал, на чем остановить взгляд. На невероятных ярко-зеленых глазах хозяина дома, обрамленных прозрачными ресницами и придающих его облику некое сходство со змеем; на драгоценных перстнях, ловящих свет люстры; на узорчатой ткани костюма, напоминающей одеяния людей на холстах Ренессанса, или на выстреливающих из бокала ниточках шампанского…

Пока хозяин дома и Барон обменивались грубыми любезностями, я успел рассмотреть волосы, в которых отсутствовала седина, и паутину морщин вокруг глаз. Белая кожа его казалась еще более светлой на фоне рассыпанных по ней тусклых веснушек, и их наличие совсем сбило меня с толку в плане определения возраста. Мужчина был молодым, но не слишком, хотя и напоминал своими повадками развязного мальчишку.

– И кого это ты привел? – обратил он наконец внимание на меня, и я смущенно потупил взгляд, как дебютантка.

– Это… – немного удивленно протянул Барон, как будто пытаясь вспомнить, кто я вообще такой и как тут оказался. – А, это мой юный друг Адам, – решил он в конце концов.

– Очень приятно. – Хозяин крепко сжал мою ладонь холодными пальцами, и я поднял голову. – И правда приятно, – сощурил он колкие глаза, все сильнее сжимая мою руку. – Иногда очень не хватает свежих, так сказать, лиц в нашем супе.

– Супе? – поднял я брови.

– Не судите строго, – отпустил он наконец мои ноющие пальцы и отступил на полметра. – Мой русский, к сожалению, далек от совершенства.

– Это когда ему угодно, его русский далек от совершенства, – проворчал Барон. – Мама Дирка русская, и надо сказать, что он унаследовал исключительно положительные ее качества. К которым, несомненно, относится и безупречное владение языком. Да, кстати, позвольте мне представить вас друг другу официально, господа. Дирк, это Адам, как я уже сказал. Молодой любитель поэзии Серебряного века и импрессионистов. Прямо из Москвы. В меру испорченный и депрессивный, крайне начитанный и вдумчивый. Все как надо, так сказать.

– Я никогда не говорил, что люблю поэзию Серебряного… – пробубнил я, чувствуя, как краснеет моя шея, но Барон не слушал меня.

– Адам, это Дирк Ван Дорн. – Барон положил ладонь на плечо мужчины. – Не кто иной, как директор самого Рейксмузеума. Честно, Дирк, я никогда никому не завидовал, но тебя готов убить на месте.

– Как прелестно! – звонко рассмеялся директор, перед тем как снова пытливо всмотреться в мое лицо. – Вы напоминаете мне молодого Кафку, Адам. Та же светлая трагичность, скрытая под напряженными скулами. А еще вы красивы. Это понравится нашим девочкам.

– Девочкам? – сухо сглотнул я, метнув взгляд на Барона.

Тот разглядывал свои отполированные ногти и словно не слышал нашего разговора.

– Не пугай мальчика, Ван Дорн, – сказал он, глядя на ногти. – Слишком ты болтлив.

– И действительно! – театрально всплеснул руками директор и широким жестом указал на проход в гостиную. – Не обращайте внимания на мою болтовню, умоляю вас, Адам. Расслабьтесь! Выпейте шампанского! Гости уже скоро придут. А пока я предлагаю в уютном кругу посидеть у камина и забросить в рот несколько вкуснейших закусок!

С этими словами Дирк Ван Дорн унесся обратно в гостиную с поднятыми в элегантном изгибе, как у дирижера, руками и слегка запрокинутой головой. У меня закралось подозрение, что он уже начал праздновать, так и не дождавшись гостей, хотя противным запахом переваривающегося алкоголя от него совсем не пахло. Мы с Бароном поторопились за Дирком, по дороге снимая пальто. От стенки отделился доселе совершенно незаметный слуга, согнулся пополам и подставил нам руки, на которые мы повесили верхнюю одежду. Сквозь редкие волосы виднелся скальп немолодого мужчины, и жалость внезапно кольнула меня осиным жалом, но я стиснул зубы, кинул пальто даже чуть небрежней, чем хотел, и ступил в ярко освещенную гостиную.

Масштабы зала действительно впечатляли. Я прикинул, что сюда можно было легко впихнуть штук пять наших средних московских квартир. Хотя сопоставить эту роскошь средней московской квартире было вообще сложно. Над блестящим мраморным полом висела люстра, похожая на множество искусно скрепленных веток, листья которых были сделаны из разноцветных кристаллов. Их осциллирующий блеск отражался в зеркальном шаре, подвешенном под люстрой, и рассыпался бликами по всему пространству.

Справа от нас стоял диван перед громадным камином, а еще дальше находилась сцена с тремя музыкантами, рядом с которой располагался бар. Тут и там из пола торчали, как поганки, одноногие белые столики, а на них красовались пышные букеты.