Солнце в рукаве

А Надя слушала и мечтала. Вот она повзрослеет, и у нее тоже появятся подруги – томные, в шелковых халатах, тяжелых янтарных бусах, с рассыпавшимися по плечам кудрями, пахнущие амброй, курящие через длинный агатовый мундштук. Она пригласит их домой, заварит зеленый чай с цукатами, и они будут есть сушеный инжир и обсуждать мужчин. Например, о том, какая сволочь художник N: пригласил на выставку и жену, и любовницу – ни та, ни другая не были предупреждены и никогда до этого друг друга не видели. В итоге любовница, опустошив три бокала игристого вина, растолкала журналистов, обняла виновника торжества и смачно поцеловала его в губы. Да еще и громко сказала девушке из «Комсомольской правды»: «Да он уже давно не живет со своей грымзой, мы практически муж и жена». А «грымза» стояла рядом и не могла понять, кто унизил ее больше: безалаберный муж или перебравшая с фуршетным шампанским девица? Или о том, какой хитрой и расчетливой оказалась искусствовед А: узнав, что ее супруг водит в буфет Домлита манекенщиц с Кузнецкого, она переехала к старенькой свекрови. И через пару месяцев разомлевшая от непрошеной ласки старушка переписала на нее трехкомнатную квартиру на Арбате. Так что теперь муж А. за три версты обходит Дом моды на Кузнецком, а все свободное время проводит дома, греет жене тапочки и варит для нее какао на меду.

Надя возвращалась из школы, прицельным пинком отправляла под кровать портфель, распускала волосы и уходила гулять – до самого вечера. Это и была ее жизнь, ее мир.

Коньково, где жила бабушка, воспринималось другой планетой. Одинаковые многоэтажки, неприветливые люди. Бабушкина соседка – одинокая старуха – умерла, и ее тело три недели пролежало в запертой квартире. Никто даже не заметил, что ее нет. Да что там – они имени-то ее не знали, и это было непостижимо. Тамара Ивановна и Надя с соседями по коммуналке жили почти семьей, и даже у ворчливого брюзги Либстера была в этом бурлящем бульоне своя роль.

– Мама, но… Я совсем не хочу жить у бабушки.

Надя никак не могла поймать ее взгляд, мама, глядя в тарелку, размазывала по оладьям сметану.

– Тебе там будет хорошо.

– Я ее не люблю.

Бабушка была чужой. Виделись они не то чтобы редко – как минимум раз в две недели та устраивала «семейный обед». Их маленькая семья, состоящая из трех женщин – двух больших и одной маленькой, собиралась в бабушкиной квартире, которая пахла нафталином и лимонной цедрой. Всегда был борщ со сметаной и нравоучения с перчинкой намечающегося скандала. У бабушки был хорошо поставленный низкий голос, она умела интонировать не хуже Анны Шатиловой, ее слова казались рассудительными и вескими, но по сути своей были ядом. Отправляя ложку за ложкой в напомаженный рот, она объясняла, что мама Надежды – неудачница и девочку ждет такая же судьба. «Растет как трава подзаборная, никому не нужная, неинтересная, кто же из нее получится?»

Надя насупленно ела борщ, ей было вдвойне обидно из-за того, что мама не делала попыток защитить ее, объяснить, что она хорошо учится и в классе ее уважают, а еще она умеет готовить омлет и шить кукольные платья.

Возражений бабушка не терпела. При появлении спорщика голос ее повышался, в нем появлялся ледяной отзвук металла.

Надя ее побаивалась. Мама, кажется, тоже.

Как она может переехать? Неужели мама не понимает, что бабушка им чужая?

Совсем чужая…

– Нельзя так говорить. – Тамара Ивановна немного повысила голос, что случалось редко. – Бабушка будет о тебе заботиться. Лучше, чем я.

– Но обо мне не надо заботиться! – пылко воскликнула Надя. – Ты же сама всем хвастаешься, какая я самостоятельная!

– Это так, но… Ты здесь совсем без присмотра, а тебе уже двенадцать лет.

– Но как же без присмотра, если я каждый вечер у каких-нибудь твоих друзей или с Марианной?

– Вот именно. Шатаешься по городу, вместо того чтобы уроки делать. Опомниться не успеешь, как все поступят в университет, а ты – в кулинарный техникум. И потом, не можем же мы вечно жить в одной комнате. Ты растешь, тебе негде делать уроки.

– Но мне нравится жить с тобой в одной комнате. – Надя продолжала, волнуясь, уговаривать, но где-то в глубине души уже начала понимать, что в этом нет никакого смысла. – А уроки я делаю на подоконнике…

– Ребенок, это не обсуждается. Бабушка уже обставила для тебя комнату. Кровать купили, хорошую, а еще письменный стол. И ты сможешь позже вставать, и по утрам не надо будет занимать очередь в ванную.

Надю осенило вдруг, и на секунду появившаяся мысль даже показалась спасительной.

– Ну а как же школа? Я что, буду ездить в школу на метро?

Тамара Ивановна раздраженно отодвинула тарелку. Она терпеть не могла сложные разговоры, любила, чтобы все проблемы решились сами собой.

Но Надя смотрела выжидающе, и ей пришлось ответить:

– Я перевела тебя в другую школу. – И увидев, как изменилось лицо дочери, она торопливо добавила: – Это очень хорошая школа, современная. Там маленькие классы, всего по пятнадцать человек. Гимназия.

И тогда Надя заплакала – тихо и беспомощно. Ее мир рушился, и никто не мог ей помочь.